Они больше не выходят. Там, за лесом, очень плохо. Они не знают, что там происходит. Лемм, который говорил со мной, отвечал мне неохотно. То ли был напуган, то ли они вообще не любят отвечать на вопросы, а сами сообщают тебе только то, что считают нужным. Никак мне не удавалось их понять. Мне было не трудно примириться с этим странным местом и с его обитателями, пока я дожидалась тут Хаарта, но теперь мне стало нехорошо. Неуютно. Я решила подождать, пока пройдет Кочевье, а потом уходить. Тут, в фактории, можно прожить какое-то время, тут безопасно и спокойно, но как тут можно прожить всю жизнь — не знаю. А если я и уйду отсюда, то — куда? И что мне делать дальше? Это я тоже слабо себе представляла. Но ждать так долго мне не пришлось.
Вся фактория представляла собой, несмотря на свою причудливую форму, вытянутый эллипс, в одном конце которого, неподалеку от входа, располагались жилые помещения, а в дальнем — оранжереи и фабрики. Когда мне надоело накачивать газ в дурацкие светильники, — да и не так уж и много их было нужно — я попросилась в оранжереи. Там, по крайней мере, работа была не такая монотонная и я хоть могла свести знакомство с местными растениями, хотя, по-моему, большая часть тех крупных причудливых грибов и мясистых плодов, которые росли в оранжерее, были продуктами длительной селекции — леммы вообще отличные биотехнологи. Часть расположенных там стеллажей с растениями требовали равномерного освещения и влажности, их все время надо было передвигать. Работа это была нелегкая и я попросила Дорка сходить со мной. Он отказался.
К тому времени, мне было ясно, что он подхватил Болезнь — ел он не больше обычного, но толстел на глазах, поднимался редко и потерял интерес к тому, что творилось вокруг. По-моему, кроме меня, никто не обращал на это внимания, леммы в том числе. Я и сама не знала, что тут можно сделать — что-то я не слышала, чтобы Болезнь как-то поддавалась лечению. Кстати, по-моему, это было единственное заболевание в этом мире. Ни о каких инфекциях я больше не слышала.
Так что я пошла сама и уже передвинула больше половины стеллажей в проклятой оранжерее, когда услышала взрывы и выстрелы. Мягкие пористые стены одинаково хорошо гасили шум и взрывную волну, — казалось, что это все происходит где-то очень далеко. Потом на меня нахлынула боль. Она была как удар — внезапная, раздирающая голову.
Я скорчилась между стеллажами, в глазах у меня мелькали разноцветные пятна, казалось, что чудовищные растения на стенах пульсируют. Потом я, наверное, потеряла сознание. Когда я очнулась, вокруг было уже тихо. В голове звенела странная пустота. Какое-то время я неподвижно просидела на упругом теплом полу. Я боялась выйти из оранжереи — я уже понимала, что на нас напали, но слабо представляла себе, что произошло потом. Вероятно, какая-нибудь из банд заняла факторию. Тогда мне нужно как-то выбираться отсюда.
Я с натугой взгромоздила один стеллаж на другой — с него посыпались растения — и полезла наверх. Это была одна из секций, над которыми не было сплошных перекрытий — только что-то вроде нависших карнизов. Так что я, используя стеллажи вместо лестницы, вкарабкалась по ним и очутилась на стене лабиринта. Держась середины, я ползком начала пробираться к главному входу — я хотела знать, что там произошло. Если солдаты еще внутри, я могла спрыгнуть со стены и убежать — в этом лесу найти человека, да еще пешего, практически невозможно. Но они были уже у главного входа.
Я так и не знаю, зачем они напали на факторию — они ничего оттуда не взяли. Думаю, из того, что они знали о леммаx, они надеялись найти что-то, какие-то технические приспособления, что-то, что поможет им выбраться отсюда. Но с технологическими приспособлениями леммов могли разбираться только сами леммы. Так что я увидела иx, когда они садились на лошадей. Все они были грязными и ободранными, все одеты кто во что, и прямо-таки увешаны оружием.
С лошадьми они обращались тоже не слишком ловко. Они возбужденно переговаривались — видимо, и в отряде уже не очень-то ладилось. Я насчитала шестнадцать человек — то ли, отряд разделился, то ли остальных выкосила Болезнь. Раньше их было гораздо больше.
Они уже отъезжали, когда я сообразила, что узнала двух лошадей. Лошадь Xаарта и свою кобылу. Я вцепилась в теплый край стены и провожала их глазами, пока они не скрылись за деревьями.
К тому времени я уже понимала, что Xаарт погиб, но все таки, пыталась уверить себя, что это не так. Что просто ему что-то помешало вернуться. Теперь-то, я окончательно в этом убедилась. Они все-таки взяли его, и убили — наверное, на пути отсюда. Иначе, почему обе лошади… Я подождала еще с полчаса — они не возвращались.
Внутри фактории было так тихо… Наконец, я поднялась во весть рост и пошла по перекрытиям к жилым помещениям. Несколько раз я ошибалась и мне пришлось обходить какие-то комнаты и темные кладовые.
Потом я увидела центральное помещение.
Они расстреляли всех людей, которые были там. И всех леммов, которые встретились им поблизости. Я ходила между ними, переворачивала тяжелые тела, пытаясь найти хоть кого-то, кто был бы просто ранен. Через какое-то время я наткнулась на Дорка. Он лежал у стены, его светлые глаза были открыты.
Никто из них не выжил. Никто.
Часть стены была разворочена — они не захотели путаться в лабиринте коридоров, а просто открыли себе пролом в стене, пальнув из какой-нибудь базуки. Я было подумала, что даже если им удалось перестрелять всех людей, то, может, кто-то из леммов выжил — ведь большая часть их скрывалась в лабиринтах фактории. Поэтому я пошла вглубь по коридору и уже через несколько шагов наткнулась на мертвого лемма. На теле у него не было никаких повреждений. Потом еще на одного.
Их убила чужая боль.
Я обошла еще несколько коридоров, но это было бессмысленным занятием. Все леммы, которые попадались мне по дороге, были мертвы.
Это их совокупная агония свалила меня с ног в оранжерее.
Почему они не убежали, гадала я? Почему не приняли никаких мер? Почему не предупредили остальных. Ведь они же телепаты — должны же они были знать, что сюда движется отряд? Или нет? Или они не могли надолго расстаться со своим домом, потому что он был частью их самих? И его разрушение все равно было равносильно гибели?
Наслали хотя бы видения, как они это, вроде умеют! Или и без того обезумевший, загнанный страхом в ловушку, ослепший мозг просто по определению не способен был воспринимать тонкий посыл деликатного чужого разума?
Я вернулась в центральное помещение и, порывшись в чьем-то барахле, нашла заплечную сумку. Кинула туда котелок, кружку, спички — коробок был сделан явно на той стороне. Потом прошла в оранжерею и набила мешок всякой едой. Больше мне взять отсюда было нечего.
Я охотно сделала бы что-нибудь для них, для тех, кто оставался лежать здесь — подожгла бы факторию, похоронив их всех в столбе пламени, или нарвала бы побольше папоротника, чтобы устроить им зеленую постель. Но как поджечь эти стены, я понятия не имела, а папоротника понадобилось бы слишком много. Да и не вернутся ли те, увидев огонь? Поэтому я просто закрыла Дорку глаза, вдела руки в ремни, взвалила мешок на спину и ушла.
Должно быть, самое удобное средство передвижения в здешнем мире — летающие платформы леммов. Но ими никто кроме леммов никогда не пользуется. Наверное, это и невозможно. А лошади у меня больше не было.
Я вышла оттуда так, как когда-то вошла — через центральный вход. В стене зияла дыра, открывая сквозной пролом, но мне туда лезть было противно. Когда я выходила, уже темнело, но оставаться на этом месте я не могла. И я пошла той же дорогой, по которой сюда приехали мы с Xаартом просто потому, что не знала, куда мне еще идти. Я решила, что все-таки доберусь до своего дома и посмотрю, что они с ним сделали. В голове у меня по прежнему было пусто, словно я разучилась чувствовать хоть что-нибудь. Я знала, что домой идти бессмысленно, но хорошо было иметь какую-то цель. Земля была скрыта под толстым ковром мхов и папоротников, я все время проваливалась в какие-то рытвины. Вокруг возносились мощные, бесшумные стволы. Тут, в лесу, стояла такая же тишина, что и в мертвой фактории.
Скоро совсем стемнело, остаточный свет, падающий с неба заслоняли веера, лопасти и перья листвы. На стволах мне навстречу плыло слабое мерцание — кажется, это были какие-то грибы. Вскоре я набрела на рухнувшее полое дерево — какой-нибудь хвощ. В нем была очень хорошая трещина. Я влезла
