Знала бы, что будет дальше, — сроду бы не поехала.
Грузовичок неторопливо объезжал округу, останавливаясь по дороге чуть не у каждого столба. Кто- то грузился с мешками, кто-то высаживался — и через несколько часов пути народу в кузове осталось немного, на скамьях вдоль бортов хватало места всем. Где-то к полудню мы добрались до первого поселка — из тех, что всегда лепятся поближе к городу, со стеклянной коробкой продуктового магазина, которая сейчас стояла заколоченная, точно пустой ящик из-под игрушек, с единственной площадью, над которой покосился навес автобусной остановки, с тощими козами, щиплющими тощую поросль при дороге. Раньше на такой площади всегда сидели бабки и торговали семечками, а летом — еще и ранними помидорами и козьим молоком. Сейчас на площади было пусто. В палисадниках шуршали сухие заросли, ветер гнал по серому небу редкие облака.
Тут грузовичок застрял на час или больше — может, у водителя был тут свой интерес, а может, расписание такое или просто некуда было торопиться. Наконец, после того, как человека четыре тут сошло, а человека два влезло, да после того, как я успела наизусть выучить прилепленное к бетонной стене расписание автобусов, которые уже четыре года как не ходили, подошел водитель, хлопнул дверцей, и мы тронулись в путь.
На таких вот остановках всегда завидуешь тем, кто приехал домой, если самой тебе нужно ехать дальше. Они сейчас окажутся на твердой земле, их встретят родные, обрадуются, начнут расспрашивать, как прошла поездка; в доме будет относительно тепло, и жизнь приобретет устойчивость. А мне еще трястись на ветру, неизвестно зачем, неустроенно передвигаться из точки в точку, причем ни одна из них не лучше другой. Мы ехали по грязной проселочной дороге мимо чахлых тополей, мимо пожелтевших зарослей камыша на подернутом рябью лимане, от которого тянуло гнилью, мимо чьих-то пустых, заколоченных дач. Мне уже все равно было, куда именно мы едем, — лишь бы приехать куда-нибудь, остановиться; чтобы пейзаж вокруг перестал двигаться, уноситься назад хоть на какое-то время. И никого не хотелось видеть…
Я, кажется, задремала, потому что мотор фыркнул и заглох. Это был второй пункт нашего пути — такая же автобусная остановка под разодранным пластиковым навесом, такая же пустая площадь, где больше не было ни автомобилей, ни грузовиков, только трактор, вросший в землю неподалеку от пивного ларька.
Что— то было не так.
Несколько человек, спрыгнувших из кузова на землю, растерянно озирались.
Странно — на первый взгляд все как обычно.
Пустая площадь, домики — когда-то чистенькие, беленые, с голубыми наличниками, а теперь облупившиеся, с мутными потеками сырости по стенам, со слепыми окошками. Заросшие бурьяном поля, пустые огороды…
— Что за черт, — сказал Томас.
Тут было пусто.
Ненормально, неестественно пусто, тишина тоже была неестественная, пустая — ни собачьего лая, ни хлопанья дверей — того, что обычно наполняет тишину, делает ее приятной слуху. Того, что щадит рассудок.
Только шуршат на ветру сухие стручки растущей у остановки акации.
Какая— то женщина, из тех, кто вышел тут из грузовика, метнулась по улице, ее цветастый платок был самым ярким пятном на всем обозримом, мутном, выветренном пространстве.
Где— то хлопнула дверь, раздался надсадный плач, и опять все стихло…
— Да что тут творится такое? — пробормотал Игорь.
— По-моему, — медленно ответил Герка, — тут никого больше нет.
— Поубивали их, что ли?
У меня неприятно заныл живот. Все мы наслушались про всякие зверства — но не в тех масштабах. Крестьян вообще по негласной договоренности предпочитают не трогать, может, мародеры какие-нибудь грабят по дороге в город — вот и все. Банда, что ли, какая-нибудь тут поблизости бродит… Водитель, который вылез из кабины грузовика, чтобы размять ноги и покурить, кинулся обратно к машине.
— Назад! — заорал он. — Все низал!
— Да что стряслось-то? — спросил Герка.
— Говорю, назад! Поехали! Валим отсюда! Я тут ни минуты не останусь. Я про такие штуки уже слышал. Полезайте в машину, быстро! А не успеете, пеняйте на себя!
Все покорно полезли в кузов. Грузовик выпустил синее облако дыма и рванул с площади. На остановке осталось лишь два человека — они опустили свои сумки на грязную щебенку и теперь растерянно глядели вслед уходящей машине. По-моему, они так и не понимали, что происходит.
— Что же тут делается? — устало спросил в пространство Томас.
— Не знаю, — угрюмо ответил наш сосед в заляпанных грязью болотных сапогах. — Знаю только, что правильно он сделал. Рвать когти отсюда надо.
— Говорили что-то, — тихонько откликнулась женщина, — что-то такое говорили. Я не очень верила — мало ли. Сейчас много чего говорят.
Мы выбрались, наконец, с проселочной дороги и помчались по шоссе на жуткой скорости, отчаянно подпрыгивая на выбоинах, наконец, водитель заглушил мотор и вылез из кабины.
— Все, — сказал он. — Дальше не поеду. Возвращаемся в город.
И, не обращая внимания на мат, плач и протестующие крики, вновь залез в машину и погнал.
Я думала; он развернется и поедет обратно той же дорогой, но он все гнал по прямой — видимо, боялся проезжать мимо того поселка. Мне до сих пор было как-то странно, и мучило неприятное ощущение гложущей пустоты внутри — точно в дурном сне.
— Он что, с ума сошел! — заорал мой сосед. — Куда он едет? Это ведь уже другой округ!
Еще кто— то замолотил кулаками по стеклу кабины:
— Остановись, сука!
Но шофер точно рехнулся, и грузовик несся дальше, подбрасывая нас на разбитой дороге, охая и вздыхая, точно обезумевшее животное, и мотор надсадно гудел так, что крики сидевших в кузове сливались в один монотонный гул.
Туман начал постепенно подниматься, и я увидела, что дорога уходит в холмы, и над грузовиком, над холмами и дальней грядой гор раскинулось мягко светящееся синее небо, обещающее замечательный теплый день. Наконец, покрытие стало ровнее, глаже, обочина заросла кустарником, и вдоль дороги потянулись редкие узловатые деревья, и все вокруг было пусто — ни человека больше, ни единого живого существа.
До какого-то момента.
Они ударили автоматной очередью по колесам и в кабину грузовика. Что там произошло, я не успела заметить, но ответных выстрелов не последовало, а грузовичок наш въехал в дерево и остановился. А больше я почти ничего не видела, потому что кто-то, кажется Томас, ткнул меня мордой в тюки. Потом, когда выстрелы стихли, я осторожно подняла голову, и на этот раз увидела того, кто нас обстреливал.
Он стоял на прогретом бетоне, широко расставив ноги, в той уверенной позе, которая теперь часто бывает у людей, владеющих оружием или просто таскающих его с собой, и орал:
— Выходите все отсюда!
За таким криком могло последовать все, что угодно, тем более что он и вправду был вооружен. Так что мы полезли из грузовика под пустое синее небо. Тихо, молча, словно надеялись, что если мы не будем шуметь, они нас не заметят. В придорожных зарослях пела какая-то птица.
Он был тут не один — понятное дело, а то бы он все же не вел себя так уверенно, — дорогу перегородил автобус, самый обычный, красный такой автобус, который когда-то был рейсовым, и около него стояли еще несколько ребят в пятнистых комбинезонах и крепких военных ботинках. Это совершенно явно была боевая группа — очень боевая группа, потому что одежда у них была добротной, и выглядели они сытыми. Непонятно только, что им было нужно. Или мы и вправду заехали в какой-то другой военный округ
