— Нет, — сказала я тихо. И повторила громче, тверже: — Нет.
— Тебе это не остановить, — сказал Ашер.
А Дамиан смотрел на свои чернеющие руки, пораженный тихим ужасом.
— Помогите. — Он посмотрел на меня.
А я глядела на него, малейшего понятия не имея, что делать.
— Что мы можем сделать? — спросила я.
— Анита, ты привыкла врываться на белом коне и обращать поражение в победу, — сказал Ашер, — но есть битвы, которые нельзя выиграть.
Дамиан упал на колени, не отрывая взгляда от собственных рук. Он разодрал на себе рубашку, отбросил лохмотья рукавов. Гниение прошло половину пути до локтей. Отвалился и упал на пол ноготь, хлынуло что-то черное и мерзкое. Снова вернулся запах, сладковатый и липкий.
— Однажды я залечила Дамиану порез на лице, — вспомнила я.
Он вроде как рассмеялся — очень горьким звуком.
— Анита, это не порез от бритья. — Он поднял на меня глаза. — Это даже ты не залечишь.
Я встала перед ним на колени, потянулась взять его за руки. Он отдернулся:
— Не трогай!
Я положила ладони на его руки. Кожа была почти горячей на ощупь, будто порча кипела внутри и выступала наружу. И еще эта кожа была мягкой; если нажать, останется ямка, как на гнилом яблоке.
У меня перехватило горло.
— Дамиан, я... мне очень жаль. — Видит Бог, это слово не могло передать моих чувств. Тысяча лет «жизни», и он отдал их ради меня. Он бы не взял на себя такой риск без моей просьбы. Здесь моя вина.
Взгляд его был полон благодарности — и боли. Он осторожно высвободил руки, стараясь не слишком на них давить. Кажется, мы оба опасались, что мои руки провалятся в его плоть сквозь кожу.
Лицо его исказилось страданием, тихий стон вырвался из губ. Я вспомнила крики Натэниела, как это больно.
Концы пальцев Дамиана лопнули как перезрелые плоды, на пол хлынуло что-то черное и зеленое, брызнув мне на рукав. Запах усиливался тошнотворными волнами.
Я не стала стирать капли с руки, хотя и хотела. Хотела прихлопнуть их с визгом, как пауков. В голосе у меня прорвалось напряжение, которое я пыталась не выразить на лице.
— Я должна хоть попробовать тебя исцелить.
— Как? — спросил Ашер. — Даже ты, как, с чего ты можешь начать?
Дамиан испустил тихое хныканье. Тело его содрогнулось, лицо опустилось вниз, шея задергалась, и он завопил — без слов, без надежды.
— Как? — снова спросил Ашер.
— Не знаю! — Я тоже начала вопить.
— Только его мастер, который поднял его из могилы, имел бы шансы его вылечить.
Я посмотрела на Ашера:
— Однажды я подняла его из гроба. Это было случайно, но он ответил на мой зов. Я удержала его... душу или что оно там было, не дала покинуть тело. Мы связаны — как-то связаны.
— А как ты вызвала его из могилы? — спросил Ашер.
— Некромантией, — ответила я. — Я некромант, Ашер.
— О некромантии я ничего не знаю.
Запах накатывал сильнее. Я уже дышала ртом, но от этого запах только жег горло. На Дамиана я почти боялась смотреть. Я повернулась медленно, будто персонаж фильма ужасов, когда у него за спиной стоит чудовище и боишься смотреть, потому как знаешь, что навек лишишься рассудка. Но есть вещи похуже любого кошмара. Гниль поднялась выше локтей. На кистях рук выступили обнаженные кости. Вонь отогнала прочь всех, кроме нас троих. Я осталась стоять на коленях в эманации гниения от тела Дамиана. Ашер стоял близко, но лишь я была на расстоянии прикосновения.
— Если бы я была его мастером, что мне надо было бы делать?
— Ты бы стала пить его кровь, забирая в себя порчу, как сделали мы для Натэниела.
— Я не знала, что вампиры питаются друг от друга.
— Не для еды, — сказал Ашер. — Есть много причин делиться кровью. Еда — это лишь одна из них.
Я глядела на Дамиана, на черноту, разливающуюся по его телу, как тушь. Просто видно было, как она плывет под кожей.
— Все равно я не могу выпить его порчу, — сказала я.
— Но мог бы я, — выдохнул Дамиан сквозь стон боли.
— Нет! — выкрикнул Ашер и угрожающе шагнул к нам. Его сила хлестнула наружу как бич.
Дамиан вздрогнул, но не отвел глаз от второго вампира и протянул к нему руки умоляющим жестом.
— В чем дело? — спросила я, глядя то на одного, то на другого.
Ашер замотал головой, на лице его читался гнев, но ничего иного. На моих глазах лицо его стало гладким и непроницаемым. Он что-то скрывал.
— Ну нет, — произнесла я, вставая. — Ты мне скажешь, что имел в виду Дамиан.
Все молчали.
— Говори! — крикнула я в лицо Ашеру.
Он лишь глядел на меня, и лицо его было бесстрастным и пустым, как кукольное.
— Черт вас всех побери, кто-нибудь мне скажет, как он может выпить порчу из самого себя?
— Если... — начал Дамиан.
— Нет! — прервал его Ашер, выставив палец в его сторону.
— Ты мне не мастер, — возразил Дамиан.
Я должен ответить.
— Ашер, заткнись. Заткнись к такой матери и дай ему сказать.
— Ты хочешь, чтобы она всем рискнула ради тебя?
— Это не обязательно должна быть она, — выдохнул Дамиан. — Просто кто-то, в ком не только человеческая кровь.
— Говори быстрее, — приказала я.
Дамиан заговорил лихорадочным шепотом, полным страдания:
— Если я бы попил крови кого-то достаточно... сильного, я мог бы... — Он вздрогнул, борясь с болью, потом закончил вдруг ослабевшим голосом: — Мог бы вкусить достаточно силы, чтобы... исцелиться.
— Но если тот, кто даст кровь, не будет достаточно силен, чтобы мистически принять порчу в себя, он умрет, как умирает сейчас Дамиан, — предупредил Ашер.
— Извините, — заявил Джейсон, — но меня не считайте.
— И меня, — добавил Зейн.
Джемиль в углу лишь покачал головой. Черри упала на колени возле кровати. Она ничего не сказала, только смотрела огромными глазами. Я повернулась к Ашеру.
— Это буду я. Я не могу никого просить взять на себя такой риск.
Ашер схватил меня сзади за волосы движением таким быстрым, что я даже не успела его заметить, и повернул лицом к Дамиану.
— Вот такой смертью ты хочешь умереть, Анита? Вот такой? Вот такой?
Сжав зубы, я сказала:
— Ашер, отпусти. Немедленно!
— Он прав. — Голос Дамиана превратился в еле слышный шепот, я даже удивилась, что его услышала. — Ты можешь вылечить меня, но сама... погибнуть.
Гниль разошлась по его рукам и ползла под ключицы враждебной силой. Бледная грудь пылала, и видно было, как трудно колотится сердце — я его слышала у себя в голове, как второй пульс. У вампиров не всегда бьется сердце, но сейчас оно билось.
