Он отошел от кровати и сел в дальнем углу палаты рядом с Эдуардом.
- Рамирес!! - отчаянно крикнул ему вслед Ники.
Я тронула его губы пальцами, и он под этим ласковым прикосновением застыл. Медленно двинулись его глаза, очень медленно заглянули в мои.
- Ш-ш-ш, - прошептала я, наклоняясь к нему губами, будто поцеловать в лоб.
Он открыл рот, резко набрал воздуху и завопил. Я взяла его лицо в ладони, как делал Пинотль, но я знала, что руки мне не нужны. Я могла высосать его поцелуем.
- Молчи, Ники, молчи.
Он заплакал.
- Пожалуйста, пожалуйста, не надо!
- И вервольфы тоже так тебя умоляли? А, Ники?
Я свела ладони, сделав ему губки бантиком.
- Да, - произнес он сдавленными губами. Мне пришлось заставить себя отпустить его, иначе остались бы следы. Нет, отметин оставлять нельзя. Нельзя давать Марксу повода прицепиться к Рамиресу.
Я оперлась руками на прут кровати, к которому Ники был пристегнут. Он отодвинул руку на длину всей цепи, но не дергался. Только смотрел на меня, как мышь на кошку, когда знает, что бежать некуда. Я наклонилась к нему. Это было небрежное, очень естественное движение, но мое лицо приблизилось к нему настолько, что он теперь видел лишь его.
- Сам видишь, Ники, бывают вещи и похуже.
- Я тебе нужен, чтобы вернуть тех. Мы с тобой можем вернуть их к жизни.
- Сам видишь, ты мне больше не нужен. Я теперь знаю, как все это проделать. - Я перегнулась, приподнявшись на цыпочки, руки на перилах кровати, подалась к нему, будто хотела шепнуть в ухо: - В ваших услугах более не нуждаются.
- Умоляю, - шепнул он.
Я заговорила, так близко придвинув к нему лицо, что ощущала теплую волну собственного дыхания.
- Врачи удостоверят твою смерть, Ники. Тебя где-нибудь закопают в ящике, и ты будешь слышать каждую лопату земли, упавшую на крышку гроба. Ты будешь лежать в темноте и вопить безмолвно, и никто тебя не услышит. Может, придется нефритовую бусинку зашить тебе в рот, чтобы ты лежал тихо.
Слезы текли у него по щекам, но лицо его было пусто, будто он не знал, что плачет.
- Говори, где твой хозяин, Ники, или, клянусь, тебе придется хуже смерти.
Я очень нежно поцеловала его в лоб.
Он заскулил.
Я поцеловала его в кончик носа, как ребенка. Нависла над его ртом.
- Рассказывай, Ники.
Я опустила губы ниже, они соприкоснулись с его губами, и Ники резко отвернулся.
- Я расскажу. Я все расскажу!
Я отодвинулась от кровати, пропуская Рамиреса.
Зазвонил телефон. Эдуард вытащил из заднего кармана оживший сотовый и вышел разговаривать в холл.
Голос у Рамиреса был не очень довольный:
- Что значит - не можете рассказать, как туда добраться?
Блокнот у него был раскрыт, перо наставлено, но ничего не записано.
Ники выставил руки, будто отгораживаясь от меня.
- Я вам клянусь, что могу вас туда отвести, но объяснить, как проехать, да еще как найти, - не могу. Я же не хочу вас посылать наобум, чтобы вы его не нашли. Вы тогда все свалите на меня, а я не виноват.
Рамирес посмотрел на меня. Я кивнула. Он был слишком перепуган, чтобы врать, и слишком глупая была бы причина, чтобы ее сочинить.
- Я вас могу к нему отвести. Если мы туда попадем, я вас к нему отведу.
- Конечно. Если ты там будешь, сможешь предупредить своего хозяина.
- Я и не думал!
Но цвет кожи у него изменился, чаще стало дыхание, глаза чуть забегали.
- Врешь.
- Ладно, вру. Но дурак я был бы, если бы не попробовал сбежать. Меня же хотят убить, Анита. Чего же мне не попытаться?
Да, здесь он был прав.
- Вызовите Леонору Эванс. Она колдунья. Пусть она его отгородит, чтобы он со своим хозяином мог связаться только воплем.
- А вопль куда девать? - спросил Рамирес.
- Заткните ему рот кляпом, когда надо будет.
- Ты доверяешь эту работу Леоноре Эванс?
- Она мне жизнь спасла. Так что да.
Рамирес кивнул:
- О'кей, я ей позвоню. - Он посмотрел на шнуры вытяжения. - Врачи не захотят его сегодня никуда отпускать.
- А ты с ними поговори, Эрнандо. Объясни, что поставлено на карту. И вообще что толку его лечить, если его тут же казнят?
Рамирес посмотрел на меня:
- Очень бездушные слова.
- Но все равно правдивые.
Эдуард постучал и просунулся в дверь, только чтобы сказать:
- Ты мне нужна.
Я посмотрела на Рамиреса.
- Наверное, теперь мы можем взять эту работу на себя, - сказал он.
- С удовольствием.
Я надвинула темные очки и вышла в холл к Эдуарду. По его лицу я сразу же поняла: случилось что- то серьезное. У него это было видно не так, как обычно бывает, но видно - натянулась кожа возле глаз, он держался как-то осторожно, будто опасался резких движений, чтобы не разбиться. Даже я бы, наверное, не заметила этого, не будь у меня зрения вампира.
- В чем дело? - спросила я, подходя поближе, потому что вряд ли его слова предназначались для ушей полиции. У него это редко бывало.
Он взял меня под руку и отвел в сторону, подальше от патрульных, которые таращились в нашу сторону.
- У Райкера дети Донны. - Он сжал мне пальцы, и я не сказала ему, что это больно. - Питер и Бекки. Он их убьет, если я тебя к нему не привезу немедленно. Он знает, что мы в больнице. Дает мне час доехать, потом начинает их пытать. Если через два часа мы там не будем, он их убьет. Если мы приведем за собой полицию, он их убьет.
Я взяла его за руку. Почти любого другого из своих друзей я бы обняла.
- Как Донна?
Он вроде бы заметил, что впился в мою руку, и отпустил.
- Донна сегодня на собрании своей группы. Я не знаю, жива ли нянька, но Донны еще два или три часа дома не будет. Она не знает.
- Поехали, - сказала я.
Мы повернулись, и вслед нам крикнул Рамирес:
- Куда вы собрались? Я думал, вы захотите присутствовать.
- Срочное личное дело, - ответил Эдуард, не останавливаясь.
Я обернулась, идя задом наперед и пытаясь при этом говорить:
