- А кого ты убила? - спросил Бернардо.
- Харли, - ответил ему Эдуард.
- Черт, правда?
Я подошла к Эдуарду, вторгаясь в его личное пространство, пытаясь прочесть что-то в пустых синих глазах.
- Я хочу получить разрешение убить Олафа, если он выйдет из-под контроля, и не быть у тебя в долгу.
- А если я такого разрешения не дам?
- Тогда отвези меня в гостиницу, потому что жить в доме с бахвалящимся насильником, которого мне нельзя убивать, я не буду.
Эдуард посмотрел на меня долгую минуту, потом едва заметно кивнул.
- Решено. Пока он в этом доме. За порогом играй мирно.
Я бы поспорила, но вряд ли добилась бы большего. Эдуард очень бережет своих помощников, и, поскольку я стала одним из них, я могла оценить такое отношение. Подняв сумку с пола, я сказала.
- Спасибо. А теперь - где моя комната?
- Черт, она отлично впишется, - сказал Бернардо, и что-то в его голосе заставило меня глянуть ему в лицо. Но оно стало чистым, пустым, и черные глаза были как два кострища. Будто он снял маску и дал мне заглянуть внутрь, потому что я проявила себя достаточно монстром, чтобы это выдержать. Может, так и было. Но я знала только одно: Олафу или Бернардо, любому из них, лучше не сниться.
Глава 18
У дальней стены был камин, но узкий и белый, той же каменной белизны, что и стены. Над ним висел череп животного. Возможно, что оленя, но он был тяжелее, и рога длинные и изогнутые. Пожалуй, не олень, а что-то на него похожее и не из этой страны. На узкой полке над камином лежали два бивня, будто слоновые, и черепа мелких животных. Перед камином стоял низенький белый диван, рядом с ним большой кусок неотшлифованного мрамора с установленной на нем фарфоровой лампой. В абажуре над лампой был приличный кусок белого горного хрусталя. Еще у дальней стены между двумя дверями находился лакированный черный стол, и на нем вторая лампа, побольше. Напротив камина стояли два кресла, развернутые друг к другу, с резными подлокотниками, украшенными крылатыми львами. Черные, кожаные, и что-то было в них египетское.
- Твоя комната там, - сказал Эдуард.
- Нет, - ответила я. - Очень долго я ждала, когда увижу твой дом. Теперь не торопи меня.
- Не возражаешь, если я отнесу вещи к тебе в комнату, пока ты будешь заниматься исследованиями?
- Да, не стесняйся.
- Очень любезно с твоей стороны. - Эдуард придал голосу чуть-чуть язвительности.
- Всегда пожалуйста, - ответила я.
Эдуард поднял оба моих чемодана и сказал:
- Бернардо, пошли. Можешь одеться.
- А нам ты не дал побродить по дому.
- Вы не просили.
- Вот одно из преимуществ быть девчонкой, а не парнем, - сказала я. - Если мне любопытно, я просто спрашиваю.
Они вышли в дальнюю дверь, хотя в такой маленькой комнате понятие 'дальняя' было относительным. Рядом с камином в беловатой плетеной корзине из камыша лежали дрова. Я провела рукой по холодному мрамору кофейного столика, расположенного около камина. На нем стояла ваза с какими-то полевыми цветами. Их золотистые венчики и коричневатые серединки ни с чем в комнате не сочетались. Даже дорожка работы индейцев-навахо, занимавшая большую часть пола, выдержана в черных, белых и серых тонах. И в нише между дальними дверями тоже были цветы. Ниша была достаточно большой и могла бы служить окном, но только она никуда не выходила. Цветы вываливались оттуда, будто поток золотисто- коричневой воды, - огромный беспорядочный букет.
Когда Эдуард вернулся без Бернардо, я сидела на белом диване, вытянув ноги под кофейный столик и сцепив на животе руки так, будто прислушивалась к треску пламени в холодный зимний вечер. Но камин был слишком чист, стерилен.
Эдуард сел рядом, покачал головой:
- Довольна?
Я кивнула.
- И что ты думаешь?
- Не слишком уютная комната, - сказала я. - И ради неба, посмотри ты на пустые стены. Картины бы, что ли, повесил.
- Мне так нравится.
Он расположился на диване рядом со мной, вытянул ноги, руки сложил на животе. Явно он передразнивал меня, но даже это не могло меня сбить. Я собиралась подробно осмотреть все комнаты до того, как мне придется уехать. Можно было сделать вид, что мне все равно, но с Эдуардом я не давала себе труда притворяться. В нашей странной дружбе это было ненужным. И то, что он продолжал играть со мной в игры, было глупо с его стороны. Я, впрочем, надеялась, что в этот раз игры кончились.
- Может, я тебе подарю на Рождество картину, - сказала я.
- Мы друг другу подарки на Рождество не дарим, - напомнил он.
Мы оба смотрели в камин, будто представляя себе живой огонь.
- Наверное, надо с чего-то начать. Например, это будет портрет ребенка с большими глазами или клоуна на бархате.
- Я ее не повешу, если она мне не понравится.
Я посмотрела на него:
- Если только не Донна ее подарит.
Он вдруг стал очень тих.
- Да.
- Это Донна ведь принесла цветы?
- Да.
- Белые лилии или какие-то орхидеи, но не полевые цветы, которые в этой комнате.
- Она считает, что они оживляют дом.
- И еще как оживляют, - сказала я.
Он вздохнул.
- Может, я ей скажу, как ты любишь картины, на которой собачки играют в покер, и она тебе купит несколько штук.
- Она не поверит, - сказал он.
- Нет, но я смогу придумать что-то, чему она поверит и что ты настолько же не выносишь.
Он посмотрел на меня:
- Ты этого не сделаешь.
- Вполне могу.
- Это похоже на начало шантажа. Чего ты хочешь?
Я смотрела пристально, изучала это непроницаемое лицо.
- Так ты признаешь, что Донна и ее команда настолько тебе важны, что шантаж сработает?
Он глянул на меня безжалостными глазами, и снова лицо его стало непроницаемым. Но этого теперь было недостаточно. В его броне образовалась брешь, куда мог бы въехать грузовик.
- Они заложники, Эдуард, если кому-то это придет в голову.
Он отвернулся от меня, закрыв глаза.
