моей бабочки. Рис потрогал насекомое – оно было плоским, двухмерным. Кожа по краям от рисунка воспалилась, но изображение выглядело вполне отчетливым.
Все стражи столпились вокруг Риса. Гален спросил:
– Это же не такая штука, как у нас троих?
– Нет. – Дойл едва ощутимо дотронулся до рисунка, и даже от такого легкого прикосновения Рис вздрогнул.
– Ох... – сказал Рис.
Дойл улыбнулся:
– Или бабочке не понравилось, что ты на нее повалился, или...
– Да, – твердо сказал Холод.
– Не может быть, – выдохнул Готорн.
– Что – не может быть? – спросил Гален.
– Зов. – Дойл вытащил футболку из штанов. Я уже собралась напомнить, что сначала кобуру нужно снять, а потом только футболку, – но он оставил руки в рукавах, а футболку вывернул через голову, обнажив грудь и живот.
– Что за зов? – спросила я.
– О чем ты думала в момент, когда поцеловала Риса? – ответил вопросом Дойл.
– Что я не хочу отпускать его во тьму и не иметь возможности его найти.
Рис соскользнул с постели. Кажется, движение причинило ему боль, но он воспользовался обеими руками. Он это тоже заметил, потому что вынул руку из повязки и пошевелил пальцами:
– Здоровая.
Он перевел взгляд на рану на животе, а потом опять на меня.
– Одинаковые татуировки – плохая примета для личных отношений... – Он пытался пошутить, но выражение лица не соответствовало легкомысленным словам.
Я потрогала свою бабочку: прикосновения ее по-прежнему раздражали, она дергала крылышками.
– Еще живая.
Дойл забрался на постель, но я попятилась от него.
– Объясни сначала! – Я выставила руку вперед, чтобы удержать его на расстоянии.
– Может, твой знак силы просто отметил так свое раздражение. Такое случается. – Дойл навис надо мной на четвереньках, но еще не касался меня. – А вот если это зов, то ты сможешь осуществить свое желание. Ты сумеешь найти Риса хоть под землей, хоть под водой. Достаточно о нем подумать – и знак приведет тебя к нему. Иногда знак может предупредить, если призываемый в опасности или ранен.
– Настоящий зов может многое, – заметил Холод.
– К настоящему зову никто не был способен на протяжении веков, – сказал Готорн.
– Как вы можете сомневаться? – воскликнул Адайр. Он снял шлем, и я увидела его радостную улыбку. Он казался таким уверенным во всем... – Она – наш амерадур!
Дойл попытался лечь на меня, но я уперлась в него рукой. Мне нужно было кое-что выяснить, прежде чем мы продолжим наш маленький эксперимент. Но едва я коснулась его голой груди, меня пронзила резкая боль. Боль не в руке, а в груди – точно в том месте, где я касалась Дойла. По его груди, чуть пониже серебряного кольца, побежала кровь. Мрак на боль никак не среагировал, разве что глаза стали чуть напряженней.
– Один ответ мы получили. – Никка подвинулся дальше на край постели и раскинулся там в вольной позе. – Дело не в том, что знак силы не желает, чтобы его трогали.
Дойл наклонился и коснулся моих губ коротким поцелуем. Это сошло без последствий, и меня отпустило напряжение, которого я сама до этой минуты не осознавала.
На темном лице сверкнула яркая улыбка.
– Ты хотела, чтобы тебя поцеловали.
– Какого черта ты так рад? Это жутко больно!
Улыбка померкла.
– Я совсем не рад, что причинил тебе боль, Мередит, но то, что ты можешь нас отметить, – это великолепно.
– Почему? – спросила я.
– Потому что доказывает твою силу. – Рис довольным не выглядел. – Когда-то я мог отмечать других, но когда я пошел на службу к королеве, она поставила на меня свою отметину. Потом и этот знак исчез, и вообще знаков больше не было. Ничего похожего на это. – Он осторожно провел пальцами по воспаленной коже.
– Хотите я вас перевяжу? – негромко спросила Хафвин.
– Да, пока не спадет воспаление, – ответил Дойл, поднимаясь.
– Королева обрадуется, а вот остальные... – проговорил Готорн. – Всегда бытовало мнение, что такие отметины – знак подчиненности, служения тому, кто выше тебя. Что эта отметина говорит: я ношу знак своего хозяина.
Доспехи и шлем он так и не снял. Я посмотрела на него:
– Ты тоже так думаешь?
– Когда-то думал.
Холод закатал рукав пиджака, обнажив предплечье.
– Если знаки действуют как им положено, то пусть лучше они будут там, где их легко увидеть. Они могут передавать сообщения, предупреждать. Как бы я ни хотел прижаться к тебе всем телом, знак я предпочту иметь на руке.
Дойл вздохнул.
– Гораздо умнее, чем на груди. Я не подумал.
– Ты поддался очарованию ее красоты и обещанию власти.
Дойл снова вздохнул.
– Да.
Холод протянул ко мне руку. Я осторожно села, опасаясь потревожить бабочку.
– Почему мне всякий раз больно? Это же не у меня появляются знаки.
– У тебя знак уже есть, – напомнил Холод. – Что до боли... – Он мягко улыбнулся, в глазах светилось знание, мне пока недоступное. – Ты должна знать, Мерри, что никакая сила не дается даром.
Я хотела бы возразить, только возразить было нечего. Он был прав. Я посмотрела на его белую мускулистую руку, собираясь с силами, глубоко вдохнула и положила ладонь ему на предплечье. Он зашипел сквозь зубы.
Я на миг замерла, не способная издать ни звука, потом дыхание вернулось с шумным вздохом. Я взглянула на Галена и Никку, по-прежнему лежащих в кровати.
– У нас у троих есть знаки. Что будет, если мы прикоснемся друг к другу?
– Давай сегодня выяснять не будем, – попросил Дойл. – Я не представляю, чем это кончится сейчас, когда они такие... новенькие.
Китто подошел к Холоду.
– Я бы с радостью носил твой знак, Мерри.
Мне пришлось улыбнуться. Если отметины и вправду могут помочь проследить за каждым из нас, то Китто нельзя оставлять без знака.
– Тогда давай руку.
Он протянул руку без малейшего сомнения. Я коснулась рукой его предплечья. Он зашипел, как рассерженный кот, но не отдернулся. Когда я отняла руку, у него на коже исходила кровью моя бабочка. Я потерла собственное предплечье.
– Давайте сменим руку для следующего, ладно?
– А кто будет следующим? – спросил Иви. – Ничего личного, принцесса, но я соглашался на секс, не на рабство.
– Что ты имеешь в виду под 'рабством'? – нахмурилась я.
– Отметины означают, что мы – твои люди, – сказал Дойл. – Это свидетельство того, что Богиня
