заведение покинул, а?
Упоминание интерната для дефективных, о котором он имел несчастье проболтаться Глебу, всерьез рассердило Лукаса. Он сжал кулаки и надвинулся на Жмыха:
— Думай, что говоришь!
— Я-то думаю. А ты слушай. И мотай на ус. Иначе на этой планете долго не протянешь. Волына — это не волынка, это пушка. Пистолет! А терка — это когда серьезные люди перетирают меж собой всякие скользкие темы. Ну, базарят о гнилых вопросах… Воткнул? Нет? В смысле — понял? Словом, договариваются, как и где втюхивать лохам разные штуки…
— А почему они трутся с пистолетами? — поинтересовался лемуриец. — Если они решили потереться, а не подраться?
— Тьфу ты, — Глеб сплюнул, — во-первых, не трутся, а трут, а во-вторых, не потереться, а перетереть. Тут важно умение правильно образовывать слова. Какой ты, к чертям собачьим, поэт, если не можешь просечь такую простую фишку.
— Так насчет пистолетов, — напомнил Лукас, пропуская оскорбление мимо ушей.
— Тут когда как получится, — пожал плечами Жмых. — Договариваешься, договариваешься, смотришь — а дело уже до драки дошло. К тому же тот, у кого волыны нет, — лох. А лоху чего только не втюхают…
— Лох? — переспросил Лукас. — Кто это?
— Лохом быть плохо, — сообщил Глеб, — и это, пожалуй, все, что я могу тебе сказать по этой теме.
— Я не хочу быть лохом, — объявил Лукас. — Знаешь, у меня даже четверостишие родилось по этому поводу:
— Чушь какая-то! — крякнул Жмых. — Интернат для дефективных. Дурная считалочка для тупых… Или дразнилка.
— Что ты хочешь от десятисекундного экспромта?! — обиделся лемуриец. — И вообще, это примитивизм. Тебе знаком такой жанровый подвид поэзии? Между прочим, на этой планете, где мы носимся как угорелые и нет никакой возможности подумать о возвышенном и прекрасном, мне одна только дрянь в голову и лезет… А ведь сегодня нам еще ехать в казино. В настоящую терку…
Жмых помрачнел. Отправляться в казино на встречу с рангунами ему очень не хотелось. Впрочем, от его желания или нежелания участвовать в бандитских Разборках мало что зависело. На Дроэдеме заправлял лысый, как девичья коленка, большой босс. Надо будет — заставит и воевать. С волками жить — по-волчьи выть. А бугор своего никогда не упустит.
Глеб и Лукас прошли уже пару километров по пустынной улице, оглядываясь вокруг. Хотя на Дроэдеме они провели уже довольно много времени, кое-что по-прежнему было для них в диковинку. Например, парящие над отдельными домами матовые шары, которые медленно поворачивались вокруг своей оси, словно камеры слежения. Или ровно подстриженный ромбовидной формы кустарник, высаженный вдоль заборов.
— Обрати внимание, Глеб Эдуард, какая точность, — восхитился Лукас, — какое удивительное совершенство линий, форм.
— Хотел бы я поглядеть на того садовника. Парень — настоящий виртуоз. Наверное, при желании может из кустарника и голую бабу слепить. С квадратными сиськами. Смотреться будет неплохо, да только на ощупь, должно быть, жестковатая. — Глеб запрокинул голову и захохотал.
— А ты не прочь пообниматься с такой? — заинтересовался лемуриец.
— Чего-о-о-о?! — Смеяться Жмыху сразу расхотелось. — Говори, говори, да не заговаривайся. Я на астероидах даже со снежными бабами дела не имел… Хотя многие лепили и крутили с ними, это правда… Но я — никогда! Ни-ни.
— Магазинов что-то я не вижу, — ушел от скользкой ледяной темы Лукас. Он продолжал вглядываться в обширные лужайки перед пустующими домами.
— Зачем тебе магазины?!
— Купил бы что-нибудь поесть. И приодеться не помешало бы. Люблю, знаешь ли, выглядеть красиво. В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и мысли. А в лемурийце, существе тонкой душевной организации, и подавно!
— Да, я бы тоже от нового прикида не отказался, — буркнул Жмых. — Хоть моя организация и не такая тонкая, как у душевнобольных. Подумать только, столько беготни бестолковой! Выпачкались, как мамбусианские хорьки! Хорошо, хоть постирались на «Одноногой черепахе» после посещения вонючих ассенизаторских колодцев…
— В отеле должна быть какая-нибудь лавка… И ресторан.
— Да ты что?! В отеле, наверное, три шкуры дерут! — воскликнул Глеб. — Мы же не лохи какие- нибудь, в отеле затариваться… Нет, нужно найти магазин, который местные посещают. Купить там прикид по масти. И жратвы, конечно. Например, пельмешек. Ты пельмешки любишь?
— Я вегетарианец, — скривился лемуриец. — Есть мясо убитых животных — безнравственно.
— Зато вкусно и питательно. А вареники любишь? Быстрозамороженные, такие, что только сунь их в микроволновку — и они начинают шкварчать, пузыриться, растекаться по стенкам и пахнут на всю кухню…
— Вареники? Пузыриться? И растекаться?
— Ну да… Если включить режим помощнее, они пузырятся. Еще как. Или ты вообще не умеешь готовить? Шикуешь, наверное, на свои огромные бабуленции? Привык в дорогих ресторанах жрать?
— На дорогие рестораны пока не заработал, — коротко ответил Лукас.
— Хочешь сказать «пока не украл», — Глеб хохотнул. — Работой ты себя не озадачиваешь. Это видно. Я тебя хорошо изучил, хакер. Так чем же ты питаешься?
— Я виртуозно сооружаю овощные салаты. И питаюсь почти исключительно овощами.
— Тебя легко прокормить, — констатировал Жмых. — А про меня моя последняя говорила: тебя, Глебчик, легче убить, чем прокормить. Мда… Стерва. Что-то я не вижу здесь ни магазинов, ни такси, ни хотя бы местных жителей. Куда они все подевались?
— Один, кажется, спешит нам навстречу. Вон, маленький, мохнатый!
По дороге действительно брел некто, похожий на маленькую большеголовую обезьянку.
— Не знаю я таких рас в Галактике, — насторожился Жмых. — Что это за порода такая? Или это вообще дикое местное животное? Ты на всякий случай держись от него подальше. Не ровен час, куснет за палец, подцепишь какую-нибудь заразу.
— Он похож на рангуна…
— Обалдел?! Рангуны выше двух метров ростом. А этот не больше метра… И голова здоровая больно. И круглая, как тыква. Хе.
— Уважаемый! — окликнул неведомое существо Лукас, когда они почти поравнялись. — Не скажете, где мы можем найти магазин?
Жмых захохотал:
— Ну, ты даешь! Уважаемый… Да это ж просто дикий зверек местной породы! Гляди-ка, на нем и одежды нет!
Существо повернулось к Глебу и хрюкнуло с обидой.
— Сам ты обезьяна, уродец бритый! — пропищало оно тонким голоском. — А одежда мне пока не положена по возрастному цензу!
