витринах по обеим сторонам главной городской улицы Бривибас. Уличная перспектива сходилась на гигантской фигуре центрального, доминантного Санты. Сантаклаусов начальник, дедморозов командир, надувной, пятиметровый, с электрифицированными глазами, скалил блестящие, наверняка острейшие зубы размером в совковую лопату каждый на том самом месте и в той же самой — вождистски вскинутая правая — позе, что десятком лет раньше чугунный Ленин. Вадим поежился и обнаружил, что куртка промокла. Глинтвейну. Горячего сладкого плохого вина. Выжать пол-лимона. Сыпануть терпкой гвоздики. Щепоть корицы с кончика ножа. Меду. И крепкого туда, крепкого. Сидеть дома, смотреть в слепое окно, ничего не видеть. Врубить телевизор, вырубить звук. И сидеть. И потягивать. Од-но-му… Приятно взвинченный, слегка форсированный пипл жизнеутверждающе прочесывал центр, всасывался в зеркальные воронки магазинов и уютные стоки кафе, волок съедобное или подарочное или охотился на него, хлопая дверцами авто, паковал. Синкал позитивно. Бодрящая индустрия свежеимпортированного праздника работала себе. Сляк-сляк. Вадим снова свернул. Из снегопада выступил лежащий почти посреди тротуара левиафан. Новейший внедорожный дредноут «джипстер». Блестящая хромированная шкура в гусиной коже капелек. Человеческая сгущенка сминалась о трубчатую раму. Редко чадила выхлопная труба. Под давлением запредельных децибел сквозь микронные щели герметичного корпуса просачивались тонкие жесткие струйки гангста рэпа. Перейдя наискось улицу, Вадим выбрел к цветочному ряду вдоль края Верманского парка. В стеклянных и пластиковых прозрачных светящихся кубах и параллелепипедах, замутненных с фасадов снежными потеками, тропически клубились разноцветные цветы. В джунглях прятались язычки свечей, пережигали влажный воздух в питательную углекислоту. Вадим, поколебавшись, купил метровой длины банальность, шипованную шпагу голландской розовой розы. Туго спеленутый бутон нереально сочного тона не пахнул совершенно. Торговка вытянула шпагу из жестяных ножен вазы, завернула в газету. У тетки было лицо равнодушной совы. Пидор, сказал Вадим вслед спрыснувшему его жидкой грязью синему обмылку «мазды».
В снежных прорехах над ним навис, протыкая низкое волглое небо, запакованный в леса национальный символ. Памятник подаренной Свободы. Вместо сидящей на сером каменном фаллосе зеленой бабы с тремя звездочками в руках (ординарная у нас свобода, средненькая, невыдержанная) высилась дощатая уступчатаяацтекская пирамида, драпированная рекламными тентами. RIMI! ТОЛЬКО У НАС!!! ТОЛЬКО СЕЙЧАС!!! ДЕШЕВЛЕ НА 25%!!! — значилось на Свободе трехаршинным шрифтом. Еще выше — РОЖДЕСТВЕНСКИЙ БИГБУРГЕР в ало-белой дедморозьей шапочке из кетчупа и майонеза провансаль под мондиалистской эмблемой McDonalds. Внизу, на месте отмененного ремонтом почетного караула, прохаживался, широко расставляя ноги в шнурованных ботинках, заложив руки за спину и выпятив подбородок, полицист. Штатный «макарон» в кобуре искусственной кожи неубедительно венчал убедительную правоохранительную задницу. Сляк-сляк.
Перед дверью «Эльдорадо» Вадим замедлил ход. Встал. Оглянулся рассеянно. Недонебоскреб отеля «Латвия» — как телетрансляция из штурмуемого Грозного. Ободранный словно бы прямым огнем танковых пушек короб со снятыми облицовочными панелями, с вывороченным железобетонным нутром. Отель тоже ремонтировали, и ремонтировали капитально. После реконструкции статусный бастард советского модернизма, согрешившего в третьем поколении с Корбюзье, обещал перевоплотиться в четырехзвездную, презентабельную, евростандартную евронедвижимость, неспособную варварски напужать вылезающих у подножия из «неоплановских» чемоданов отутюженных еропенсионеров. Экая, право, динамичная, созидательная, живая у нас недержава, подумал Вадим. Все что-то строится, ремонтируется, отделывается, ретушируется, доводится, подкрашивается, лакируется, подвергается апгрейду. Только вот если присмотреться, то все это — за вычетом, конечно, национального фаллоса, — сплошь отели, или кабаки, или подземные автостоянки, или наземные автозаправки, или казино, или компьютерные залы, или супермаркеты. Объекты — он ухмыльнулся — сервиса. Услуг. Обслуги. Специально предназначенные для того, чтобы оставлять в этих отелях, кабаках, казино, автостоянках, автозаправках, супермаркетах бабки. Самая быстроразвивающаяся отрасль бизнеса? Игральные автоматы! Только откуда берутся те самые бабки, на что и у кого вымениваются — по-прежнему неясно. Мы ничего не производим и никуда не экспортируем. Мы только обслуживаем — друг друга, западных туристов, денежные потоки. Делаем сервис. Сервисная страна. Сервислэнд. В этом конвейерном группенсервисе, обслуживая и подвергаясь обслуживанию, выменивая не вещь на вещь, не товар на деньги, не деньги на силу, а — услуги на услуги, ты и сам лакируешься, штукатуришься, ретушируешься, подвергаешься апгрейду, — и быстро и незаметно усредняешься в презентабельную евростандартную евронедвижимость. Которая никуда никогда отсюда и от себя уже не двинется. Вадим бегло отразился в стеклянной двери «Эльдорадо», протянул руку, ткнул себя в грудь. В восходящих потоках кондитерских запахов вплыл на второй этаж. Через два столика увидел грамотно уложенное светло-каштановое каре. Сидя к нему в четвертьоборота, почти затылком, закинув ногу на ногу, но не забывая ровно держать спину, Рита листала пестрый пухлый развлекательный еженедельник. Правая рука ее очень самостоятельно и очень уверенно отчленяла крошечной блестящей ложечкой крошечные одинаковые лепестки от утюгообразного куска слоистого торта. Слои были трех цветов. Ярко-лимонный, сочно-зеленый, густо-лиловый. Сухое плоское сердечко печенья косо воткнуто сверху. Вадим еще раз помедлил и еще раз оглянулся.
Снег, боксерски быстрый и хлесткий снаружи, отсюда выглядел неспешным, словно снятые рапидом голливудские пули, роющие тоннели в воздухе с обстоятельностью кротов.
4.
Поглаженный, легонько похлопанный, осторожно сжатый, — член полунапрягся со знакомой уверенной умеренностью. Как борец в стойке перед началом рядового поединка. Ритины губы сразу же взяли его в качественный плотный захват. Было в этом что-то хозяйское, спокойно-владетельное. Глубоко проминая коленями слишком мягкий матрац литовской тахты, Вадим закачался бедрами навстречу скользко-размеренным толчкам языка, болезненно-острым покалываниям зубов. Головка члена ощущалась включенной сорокаваттной лампочкой: ток был, но ровный, одинаковый. Машинально наматывая кольцами на пальцы прямые светло-каштановые пряди за матовым ухом, Вадим тупо глядел сверху вниз, как эластично и кругло прогибается чуть испачканная крупным бледным мазком родинки щека, как постепенно и поступательно стирается чудом не слизанный с верхней губы лоскуток помады цвета «сумасшедшая слива» (ничего сумасшедшего, сиреневый, с искрой). Член-ластик, подумал Вадим и почти хмыкнул, но вместо — поощрил очередной толчок кусковым рафинадом обрывочной гласной. О. А. Э. О-о. У. О. О. О. Он бросил прядь и, мельком мазнув по раскачивающейся груди, огладил мелко бодающую воздух ритину ягодицу. -…светлый праздник Рождества Христова предполагает позитивность, — напористо, хамовато- развалистым голосом продолжал в телевизоре за вадимовым плечом и.о. премьер-министра господин Штелле свое поздравление стране. — Но я не склонен обманывать нацию неоправданным, выдуманным позитивом! Я не Санта-Клаус, а лидер кризисного правительства! Поэтому, уж извините, сограждане, но даже сегодня я скажу своему народу вещи, быть может, неприятные, но целительные! На «своем народе», пару-тройку дюжин толчков спустя, Рита выпустила изо рта обслюнявленный хрен — красный, налитой, головастый — вопросительно и просительно откинулась, разбросала тонковатые ноги. Вадим покладисто сполз, съехал между, елозя левым локтем по черной шелко-лайкре простыни, — подарок давней подружки после пары десятков стирок подрастерял свой негроидный сексапил, но по-прежнему работал корректным эротическим намеком… — сунулся в рождающий не то возбуждение, не то раздражение запах и вкус. Прихватил губами темно-глянцевые вывернутые дольки. Да-да, сказала Рита. Помедлив, Вадим преодолел это возбужденное раздражение и, помогая себе указательным пальцем, полез хирургически напряженным языком вглубь. -…бесполезно жаловаться! — пригвоздил и.о. из-за спины. — Многие, очень многие склонны по старой совдеповской привычке в своих бедах и неудачах винить нас, правительство, винить крупный капитал и финансистов! На это я могу ответить только поговоркой наших беспокойных восточных соседей: нечего упрекать зеркало, если у самого корявая морда! Вы сами, сами… Ах же ты падаль, подумал Вадим, честно обрабатывая кисловато-дрожжевую внутренность монотонными лакающими движениями вперед- назад… вверх-вниз… вправо-влево… И тут с некоторой озабоченностью обнаружил, что подрастерял завод. Надо же. Засбоившему сексуальному мотору опять требовалось форсажное впрыскивание. Вадим
