ее началом виднелись в мягком камне следы от веревки. Сами ступени либо вырубались в большой спешке, либо совсем обветшали — а может быть, и то, и другое. Перегнувшись через край, Зибен дотронулся до первой ступени. Камень крошился и обламывался под пальцами. Этой лестнице было явно уже не под силу выдержать тяжесть человека.
Друсс с Нуангом и несколькими воинами взобрался наверх. Ниобы с ними не было. Вождь заглянул за край, не сказав ничего. Друсс присел рядом с Зибеном.
— Девушка сказала, ты хочешь спуститься туда. Разумно ли это, поэт?
— Скорее всего нет, старый конь. Но я не хочу весь остаток жизни жалеть о том, что этого не сделал.
Друсс заглянул внутрь.
— Далеко будет падать.
Зибен уставился в темную глубину. Луна, хотя и яркая, не доставала до дна конуса.
— Спусти меня на выступ, — сказал он, собрав все свое мужество: идти на попятный было поздно. — Только веревку потом не отпускай. Эта скала крошится, как соль, и карниз может меня не выдержать. — Обвязавшись веревкой вокруг пояса, Зибен подождал, пока Друсс перекинет ее через свои могучие плечи, и перелез через край. Друсс медленно опускал его, пока нога Зибена не упёрлись в карниз — тот держал прочно.
Зибен теперь оказался перед входом, и у него больше не было сомнений, что это отверстие вырублено человеком. В скале виднелись странные узоры — завитки и звезды вокруг фигуры, напоминавшей сломанный меч. Начиная от входа, в камень были вделаны железные брусья, порыжевшие от ржавчины. Зибен что есть силы потянул за один брус, но тот не поддался.
— Ну, что там? — спросил Друсс.
— Спускайся сюда и погляди сам. Я отвяжу веревку.
Вскоре Друсс с зажженным факелом присоединился к нему.
— Отойди-ка. — Друсс отдал факел Зибену, отвязал веревку, ухватился обеими руками — за первый брус и потянул. Брус со скрежетом погнулся посередине и оторвался. Друсс бросил железяку через плечо, и она с лязгом полетела вниз. Воин выломал таким же манером еще два бруса и сказал: — Ступай первым, поэт.
Зибен пролез в образовавшуюся щель и поднял факел. Он очутился в небольшом круглом помещении. С потолка свисали цепи. Друсс протиснулся следом, подошел к цепям, на одной из которых что-то болталось, и велел:
— Посвети.
С цепи свисала высохшая рука. Зибен опустил факел и увидел оторвавшееся от нее тело, теперь превратившееся в мумию. Мерцающий огонь осветил длинное платье из истлевшего белого шелка, все еще красивое в этом темном, мрачном склепе.
— Это была женщина, — сказал Друсс. — Ее замуровали здесь заживо.
Зибен опустился на колени рядом с трупом. Пустые глазницы блеснули ему навстречу, и он едва не выронил факел. Друсс пригляделся получше.
— Эти сукины дети вбили ей в глаза золотые гвозди. — Он повернул голову мертвой, и в ушах тоже сверкнуло золото. Зибен пожалел о том, что Ниоба заметила этот выступ. Его сердце сжалось от сострадания к давно умершей женщине и к ее мукам.
— Пойдем-ка отсюда, — тихо сказал он.
Наверху они рассказали Нуангу о том, что видели. Старый вождь выслушал их молча, а после сказал:
— Должно быть, она была великой колдуньей. Завитки и звезды у входа указывают, что ее дух приковали к этому месту с помощью чар. А гвозди вбили для того, чтобы она не могла ни видеть, ни слышать в мире духов. Язык скорее всего пробили тоже.
Зибен снова обвязался веревкой.
— Что ты делаешь? — спросил Друсс.
— Хочу снова спуститься туда, старый конь.
— Зачем? — удивился Нуанг. Зибен, не отвечая, перелез через край.
— Романтик всегда романтик, а, поэт? — усмехнулся Друсс, берясь за веревку.
— Подай-ка мне факел.
В пещере Зибен стал на колени у трупа и запустил пальцы в сухие глазницы, чтобы вытащить гвозди. Они вышли легко, так же как длинный гвоздь из правого уха. Левый засел глубоко, и его пришлось выковыривать ножом. Когда Зибен открыл покойнице рот, челюсть отломилась. Собравшись с духом, поэт извлек последний золотой гвоздь.
— Не знаю, свободен ли теперь ваш дух, госпожа, — тихо сказал он. — Надеюсь, что да. — Собравшись уже встать, он заметил какой-то блеск в складках истлевшего белого платья. Это был круглый медальон, окаймленный темным золотом.
Приблизив его к свету, Зибен увидел, что сам медальон сделан из потускневшего серебра и украшен выпуклым рисунком, который поэт не мог разглядеть. Сунув вещицу в карман, он вышел из пещеры и велел Друссу тащить его наверх.
Они вернулись в лагерь, Зибен стал полировать медальон при свете луны, стараясь вернуть ему блеск. Друсс сел рядом с ним и сказал:
— Я вижу, ты нашел клад.
Зибен протянул ему медальон. На одной стороне был вытиснен профиль мужчины, на другой — женщины. Вокруг женской головы были написаны какие-то слова на языке, которого Зибен не знал.
— Возможно, это монета — король и королева, — сказал, приглядевшись, Друсс. — Ты думаешь, женщина — это она?
— Не знаю, Друсс. Но кем бы она ни была, убили ее со зверской жестокостью. Можешь ты представить себе, что это такое? Когда тебя тащат в это жуткое место и выкалывают тебе глаза? Висеть там и истекать кровью, пока смерть подкрадывается к тебе с мучительной медлительностью?
Друсс вернул медальон Зибену.
— А может, она была страшной ведьмой, которая ела детей, и казнили ее за дело.
— За дело? Нет такого преступления, Друсс, которое заслуживало бы подобной казни. Если человек творит зло, его нужно убить — а посмотри, что сделали с ней. Кто бы это ни совершил, ему это доставило удовольствие — так тщательно эта казнь обдумана и так скрупулезно осуществлена.
— Что ж, ты сделал все, что мог, поэт.
— Ты не находишь, что этого мало? Как по-твоему — может теперь ее дух видеть, слышать и говорить?
— Хочется думать, что может.
Ниоба пришла к ним и села рядом с Зибеном.
— В тебе все жилы натянуты, поэт. Любовь тебе поможет.
— Думаю, ты совершенно права, — усмехнулся Зибен, вставая и беря ее за руку.
Прошло время, и Ниоба уснула, а Зибен сидел при луне, думая о женщине в пещере. Кто же она и за какую вину ее казнили? Она, конечно, была колдуньей, в этом сомневаться не приходится. Ее убийцы приложили немало труда, чтобы покончить с ней бесповоротно.
Ниоба зашевелилась и просила:
— Тебе не спится, поэт?
— Я думаю о той покойнице.
— Почему?
— Не знаю. Страшно умирать так — ослепленной, закованной, замурованной в темной пещере. Злое, жестокое дело. И зачем ее привели сюда, в это безлюдное место? Зачем спрятали ее тело?
— А куда уходит спать солнце? — сказала, садясь, Ниоба. — Где те мехи, которыми пользуются ветры? Что проку задавать себе вопросы, на которые нет ответа?
Зибен улыбнулся и поцеловал ее.
— Именно так приобретается знание. Люди задают себе вопросы, на которые ответа пока нет. Солнце не уходит спать, Ниоба. Солнце — это огромный огненный шар в небесах, а наша планета — шарик
