поменьше, и она оборачивается вокруг него. — Ниоба смотрела на него с недоумением, но молчала. — Я хочу сказать, что ответ есть всегда, даже если мы его пока не видим. Та женщина в пещере была богатой, а возможно, и знатной — принцессой или королевой. На медальоне, который я нашел, вытиснены две головы — мужская и женская. Оба они, судя по лицам, надиры или чиадзе.
— Покажи.
Зибен достал медальон из кармана и положил ей на ладонь. Луна светла ярко, и Ниоба стала рассматривать портреты.
— У нее красивое лицо, но она не надирка.
— Почем ты знаешь?
— Надписи на лон-циа чиадзийские. Мне уже доводилось видеть такие знаки.
— А ты не можешь прочесть, что тут написано?
— Нет. — Ниоба вернула ему медальон.
— Как, ты сказала, это называется? Лон-циа?
— Да. Это дар любви, очень дорогой. К свадьбе должны были сделать два таких. Этот мужчина — ее муж, и на ее лон-циа его изображение обращено внутрь, к сердцу. А он свой носил наоборот, ее головой к сердцу. Так издавна заведено у чиадзе — если они богаты.
— Хотел бы я тогда знать, что случилось с ее мужем.
Ниоба придвинулась к нему.
— Довольно вопросов, поэт. Я буду спать. — Зибен лег рядом с ней. Ее пальцы, погладив его по щеке, скользнули ниже, на грудь и живот.
— Ты вроде бы спать собиралась?
— После любви всегда лучше спится.
К полудню следующего дня отряд прошел скалы насквозь — дальше начиналась степь. Нуанг выслал вперед дозорных, и остаток воды поделили между женщинами и детьми. Друсс, Нуанг и юный Менг взобрались на камни, чтобы обозреть степь, голую и пустую на вид. Врага нигде не было видно.
Через час разведчики вернулись и доложили, что уланы ушли. Дозорные двигались по их следам до родника в глубокой балке — источник был выпит досуха и покинут.
Нуанг довел свой усталый караван до родника и стал там лагерем.
— Никакого терпения нет у этих гайинов, — сказал он Друссу, стоя над затоптанным в грязь источником. — Вода еле сочится, а они пустили к ней лошадей. Если бы они набирали понемногу, хватило бы всем — и людям, и коням. А так? Ха! Их кони едва смочили языки и к закату опять захотят пить.
Несколько женщин начали разгребать грязь и щебень. Очистив родник, они сели и стали ждать. Через час ямка начала наполняться водой.
Нуанг снова выслал разведчиков, и они вернулись за час до сумерек. Вождь поговорил с ними и подошел к Друссу и Зибену, седлавшим своих коней.
— Гайины свернули на северо-запад. Мои люди, увидев там большое облако пыли, подъехали так близко, как только посмели, и говорят, что гайинов целое войско. Зачем они пришли сюда? За что здесь воевать?
Друсс положил свою ручищу на плечо старика.
— Они идут в долину Слёз Шуль-сен, чтобы разорить святилище.
— Но зачем им кости Ошикая? — удивился вождь.
— Далеко ли еще до гробницы? — спросил его Друсс.
— Если взять двух запасных коней и ехать на северо-восток всю ночь, через два дня вы увидите ее стены. Но вы ненамного опередите гайинов.
— Желаю тебе удачи, — сказал Друсс и протянул Нуангу руку. Тот кивнул и пожал ее.
Зибен подошел к Ниобе.
— Надеюсь, мы еще встретимся, госпожа моя.
— Может, встретимся, а может, и нет, — сказала она и отвернулась.
Поэт сел на своего коня, Друсс на кобылу, и они, взяв двух сменных надирских коней, покинули лагерь.
Еще до прихода в святилище Носта-хана вести о готирском нашествии достигли четырех станов. Из племени Острого Рога прискакал на взмыленном коне гонец. Остановившись у юрт своих воинов, он соскочил с седла. Готирская кавалерия налетела на два селения Острого Рога, перебив там всех: мужчин, женщин и детей. А еще тысяча солдат движется сюда, в долину, сказал гонец.
Предводитель воинов Острого Рога, мужчина средних лет по имени Барцай, послал за другими командирами, и в полдень они собрались в его юрте: Лин-цзе от Небесных Всадников, Квинг-чин от Летучих Коней и бритоголовый Кзун от Одиноких Волков. Они сидели молча, пока гонец рассказывал им о том, что видел сам: готирское войско движется походом, убивая всех надиров на пути.
— В этом нет смысла, — сказал Кзун. — Зачем им воевать с Острым Рогом?
— И зачем они идут в эту долину? — вставил Лин-цзе.
— Пожалуй, для нас более важен другой вопрос: что делать? — сказал Квинг-чин. — Им до нас меньше двух дней.
— Что делать? — повторил Барцай. — То есть как — что делать? Или ты видишь вокруг себя войско? Нас здесь и ста двадцати не наберется.
— Мы охраняем священное место, — сказал Лин-цзе. — Численность ничего не значит. Будь нас даже четверо, мы все равно приняли бы бой.
— Говори за себя! — рявкнул Барцай. — Я не вижу смысла зря губить свою жизнь. Если здесь не будет воинов, гайины пройдут мимо. Здесь для них ничего нет, кроме костей Ошикая. Нечем поживиться. Мы лучше сохраним святилище, если уйдем.
— Ба! — бросил Лин-цзе. — Чего еще и ждать от трусов из Острого Рога?
Барцай, вскочив на ноги, сорвал с пояса кинжал, а Лин-цзе схватился за саблю. Квинг-чин бросился между ними с криком:
— Нет! Это безумие!
— Я не позволю оскорблять себя в собственной юрте, — прорычал Барцай, злобно глядя на высокого Лин-цзе.
— Тогда не говори о бегстве, — сказал Лин-цзе, загоняя саблю обратно в ножны.
— А о чем еще тут можно говорить? — пожал плечами Кзун. — Я не хочу бежать от гайинов, но и своих воинов зря терять не хочу. Я не питаю любви к Острому Рогу, но Барцай — воин, закаленный во многих битвах. Он не трус. Я тоже. То, что он говорит, — правда. Гайины пришли сюда убивать надиров, хотя их цель мне непонятна. Если нас здесь не будет, они пройдут мимо. Надо заманить их поглубже в степь, подальше от воды. Их кони перемрут там.
Входное полотнище приоткрылось, и в юрту вошел человек небольшого роста, старый и сморщенный, в ожерелье из человеческих фаланговых костей.
— Кто ты? — подозрительно спросил Барцай, поняв по костям, что человек этот — шаман.
— Я Носта-хан, — сказал вошедший и сел между Кзуном и Барцаем. Оба отодвинулись от него подальше. — Вы уже знаете о том, что вам угрожает. Две тысячи готирских воинов, ведомые Гарганом, губителем надиров, идут к этому священному месту. Вы еще не знаете, зачем они идут сюда, но я скажу вам. Они идут, чтобы сровнять святилище с землей и растоптать в прах кости Ошикая.
— Но зачем? — спросил Кзун.
— Кто может разгадать мысли гайинов? Они смотрят на нас как на червей и убивают, когда им заблагорассудится. Мне нет дела до причины, которая ими движет, — довольно и того, что они идут сюда.
— Что же ты нам посоветуешь, шаман? — спросил Лин-цзе.
— Вы должны выбрать себе вожака и дать им отпор всеми своими силами. Нельзя отдавать святилище гайинам.
— Круглоглазые гады! — прошипел Кзун. — Им мало того, что они охотятся на нас и убивают. Теперь они вздумали осквернить наши священные места. Я этого не потерплю. Вопрос только в том, кому
