вызывал дух Ошикая, но он не открыл мне, где лежат камни. Удачи тебе, воин!
Друсс, закинув топор за плечо, перешел через двор вместе с Зибеном. В тускло освещенной гробнице он постоял перед каменным саркофагом. Святилище было пыльное, ничем не украшенное.
— Его разграбили, — сказал Зибен. — Погляди на эти колышки в стене. Когда-то на них висели доспехи и боевое знамя.
— Негоже так обращаться с героем. Ты уже придумал, где искать?
— В гробу, где же еще. Только ты там ничего не найдешь.
Друсс, ухватившись за каменную крышку, напряг мышцы и поднял ее. Крышка со скрипом сдвинулась. Зибен заглянул внутрь.
— Ну-ну.
— Они там?
— Разумеется, нет. Но на покойнике имеется лон-циа — точно такой же, как мы нашли на той женщине.
— Больше ничего?
— Нет. У него отсутствуют пальцы, Друсс, — должно быть, их отрубили, чтобы снять кольца. Поставь крышку на место.
Друсс повиновался и спросил:
— Ну и что же теперь?
— Я подумаю. Что-то здесь не так — но мне надо понять что.
— Ты лучше поторопись, поэт, если не хочешь оказаться в гуще боя.
— Утешительная мысль.
Со двора послышался стук копыт. Друсс вышел за порог. Зибен последовал за ним и увидел Нуанг Ксуана — тот слезал с коня, а его люди входили в ворота.
— Я думал, ты едешь в другую сторону, — сказал ему Друсс.
Вождь только плюнул.
— Я и ехал. Но какой-то олух устроил там пожар, и пришлось нам бежать от огня. Потом мы хотели свернуть на восток, но увидели улан. Поистине Боги Камня и Воды меня невзлюбили.
— Однако ты жив, старик.
— Надолго ли? Их тысячи, и все идут сюда. Хочу, чтобы мои люди отдохнули здесь этой ночью.
— Не умеешь ты врать, Нуанг Ксуан. Ты пришел сюда сражаться, защищать святилище. Этак тебе удачу не вернуть.
— Я все спрашиваю себя — есть ли конец злобе готиров? Какая им польза уничтожать то, что нам дорого? Ты прав, я останусь здесь. Женщин и детей отошлю прочь, но воины останутся со мной. Что до удачи, воин, то умереть в священном месте — большая честь. Я не так уж стар и намерен убить сотню готиров. Ты тоже остаешься?
— Это не моя война, Нуанг.
— Они замышляют злое дело, Друсс. — Нуанг вдруг усмехнулся, показав щербатый рот. — Я думаю, ты останешься. Думаю, Боги Камня и Воды привели тебя сюда, чтобы ты видел, как я убью сто готиров. А теперь мне надо найти, кто здесь главный.
Ниоба стояла в тени, сбросив с плеч холщовый мешок. Зибен подошел к ней и улыбнулся.
— Ну как ты, скучала по мне?
— Я слишком устала для любви, — равнодушно проговорила она.
— Вот тебе и вся надирская романтика. Давай я напою тебя водой.
— Я и сама могу напиться.
— Уверен, что можешь, моя прелесть, но мне хочется побыть с тобой рядом. — Зибен подвел ее к столу, налил воды из каменного кувшина в глиняную кружку и подал ей.
— У вас все мужчины служат женщинам?
— Можно и так сказать.
Ниоба выпила воду, протянула кружку, и Зибен налил ей еще.
— Ты чудной. И ты не воин. Что ты будешь делать здесь, когда польется кровь?
— Если повезет, к началу боя меня здесь не будет. Ну а если придется остаться... — Он развел руками. — Я кое-что понимаю в ранах — буду полковым лекарем.
— Я тоже умею зашивать раны. Нам понадобится полотно на бинты и много ниток. Иголки тоже. Я все это найду. И надо куда-то девать мертвых — не то они будут вонять, раздуваться, лопаться и притягивать мух.
— Как мило ты выражаешься. Может, поговорим о чем-нибудь другом?
— Почему?
— Эта тема меня как-то обескураживает.
— Я не знаю этого слова.
— Да, вероятно. Неужели ты совсем не боишься?
— Чего я должна бояться?
— Готиров.
— Нет. Они придут, и мы их убьем.
— Или они нас.
— Ну и пусть, — пожала плечами она.
— Да ты фаталистка, моя милая.
— Неправда. Я из Одиноких Волков. Нуанг хотел, чтобы мы назывались Орлиным Крылом, но теперь нас мало, и мы опять станем Одинокими Волками.
— Ниоба из племени Одиноких Волков, я тебя обожаю. Ты вносишь струю свежего воздуха в мою скучную жизнь.
— Я выйду замуж только за воина, — сурово предупредила она. — Но пока не найдется подходящего, буду спать с тобой.
— Какой мужчина устоит против столь деликатного предложения?
— Чудак, — проворчала она и ушла. Друсс подошел к Зибену:
— Нуанг говорит, им надоело бегать. Они останутся здесь и будут драться.
— Могут ли они победить, Друсс?
— На вид они стойкие ребята, и Талисман хорошо наладил оборону.
— Это не ответ.
— А никакого ответа и нет — можно только гадать. Я бы и медной полушки не поставил на то, что они продержатся больше суток.
Зибен вздохнул:
— Но это, конечно, не означает, что мы сделаем нечто разумное — уедем, к примеру?
— Готиры не имеют права разорять это святилище, — произнес Друсс с холодным блеском в серых глазах. — Это неправильно. Ошикай был героем всех надиров. Его кости должны покоиться в мире.
— Извини, что повторяюсь, старый конь, но его гробницу уже когда-то разграбили, а тело изрубили. Ты не находишь, что беспокоиться о нем поздновато?
— Дело не в нем, а в них, в надирах. Разгромить святилище — значит лишить их кровного достояния. Это гнусное, подлое дело — я таких не терплю.
— Значит, мы остаемся?
— Уезжай, — улыбнулся Друсс. — Здесь не место для поэта.
— Ты меня искушаешь, Друсс, старый конь. Может, я так и поступлю, как только мы увидим их знамена.
Нуанг позвал Друсса, и тот отошел. Пока Зибен пил воду за столом, к нему подсел Талисман.
— Расскажи мне о своем умирающем друге.
Зибен поведал все, что знал о бое, в котором ранили Клая, и Талисман сумрачно выслушал его.
— Так и надо, — сказал он. — Человек должен идти на все ради друга. Это доказывает, что у Друсса доброе сердце. Он сражался во многих битвах?
— Им нет числа. Знаешь, как высокое дерево притягивает молнию во время грозы? Вот и Друсс такой. Куда бы он ни явился, там сразу завязывается драка. Меня это просто бесит.
