— Я не подпущу его к себе, — дрожащим голосом проговорила Зусаи. — Ни за что. Я ему не верю. Он... позволил бы ей убить меня. Она ведь Шуль-сен, Мать Надиров, колдунья. Ее волшебная сила может пригодиться ему — а у меня нет ничего.
— Мне с этим не справиться, Талисман, — сказал Горкай. — Я ведь не колдун.
Талисман взял Зусаи за руку.
— Значит, придется позвать Носта-хана. Приведи его.
— Нет! — крикнула Зусаи и хотела встать, но Талисман удержал ее и привлек к себе.
— Доверься мне! Я не позволю причинить тебе зла. Я не спущу глаз с Носта-хана и при малейшей опасности убью его. Верь мне!
Судорога сотрясла ее тело, и глаза закрылись. Когда она открыла их снова, страх пропал.
— Я верю тебе, Талисман, — сказала она тихо, отведя руку назад. Какое-то шестое чувство заставило его отпрянуть, и лишь поэтому нож не задел его. Талисман отразил удар правой рукой, а левым кулаком двинул Зусаи в челюсть. Ее голова отлетела назад, и тело обмякло. Он забрал у нее нож и швырнул его в угол.
— Что у вас тут такое? — спросил, входя, Носта-хан.
— Она взяла у меня нож и хотела убить меня. Но это была не Зусаи — другая овладела ею.
— Да, твой слуга уже сказал мне. Дух Шуль-сен хочет вырваться на волю. Надо было сразу позвать меня, Талисман. Что еще ты от меня скрываешь? — Не дожидаясь ответа, шаман подошел к постели. — Свяжи ей руки за спиной, — приказал он Горкаю. Тот покосился на Талисмана, который коротко кивнул. Тогда Горкай связал ее веревочным поясом и вместе с Носта-ханом усадил, прислонив спиной к подушкам. Носта-хан достал из старого кошелька у себя на поясе ожерелье из человеческих зубов и надел его на шею девушки. — А теперь молчите оба, — велел он, положил ей руку на лоб и стал петь.
Воинам показалось, что в комнате похолодало, и резкий ветер подул из окна.
Шаман продолжал петь — его голос то поднимался, то опадал. Талисман не знал языка — если это был язык, — но вокруг творилось небывалое. Окно и стены обросли инеем, а Горкая била дрожь. Носта-хан, словно не чувствуя холода, оборвал пение н снял руку со лба Зусаи.
— Открой глаза, — приказал он, — и назови мне свое имя.
Темные глаза открылись.
— Я... — На губах появилась улыбка. — Я та, что благословенна между женами.
— Ты дух Шуль-сен, жены Ошикая, Гонителя Демонов?
— Истинно так.
— Ты мертва, женщина. Здесь тебе нет места.
— Я не чувствую себя мертвой, шаман. Мое сердце бьется, и веревка впивается в запястья.
— Это чувствует тело, которое ты украла. Твои кости лежат в вулканической пещере. Разве ты не помнишь ту ночь, когда умерла?
— Помню. — Губы ее сжались и глаза заблестели. — Помню Чакату и его золотые гвозди. Тогда он еще был человеком. Я хорошо помню боль, когда он медленно вгонял их — достаточно глубоко, чтобы ослепить меня, но не настолько, чтобы убить. Я помню, все помню. Но теперь я вернулась. Развяжи мне руки, шаман.
— Не развяжу. Ты мертва, Шуль-сен, как и твой муж. Твое время прошло.
Она громко рассмеялась, и Талисмана пробрало холодом до костей. Горкай трясся, едва держась на ногах.
— Я колдунья, и сила моя велика. Ошикай знал об этом и извлекал из этого пользу. От этой девушки я узнала, что сюда идет армия, шаман. Я могу вам помочь. Развяжи меня!
— Чем ты можешь помочь?
— Развяжи, тогда узнаешь.
Рука Талисмана потянулась к ножу, однако ножны были пусты, и он взял нож у Горкая. Женщина обратила свой темный взор на него и сказала Носта-хану:
— Он хочет тебя убить.
— Молчите оба! — снова предостерег шаман. Он повернулся к женщине и стал читать заклинания. Она сморщилась и по-звериному оскалила зубы. Потом произнесла одно слово — и Носта-хан слетел с топчана, ударившись о стену под окном. Он приподнялся на колени, но женщина сказала еще что-то — он стукнулся головой о подоконник и без чувств сполз на пол.
— Развяжи меня, — приказала женщина, глядя на Горкая, и он на трясущихся ногах двинулся к ней.
— Стой где стоишь! — рявкнул Талисман.
Горкай вскрикнул от боли, но заставил себя остановиться. Он упал на колени, застонал и ничком повалился на пол.
— Ты сильный человек, — сказала женщина Талисману. — Твой слуга повинуется тебе, несмотря на боль, которую испытывает. Хорошо — развяжи меня сам.
— Разве ты не любишь Ошикая? — внезапно спросил он.
— Что? Ты сомневаешься в моей преданности ему, невежественный смерд?
— Это честный вопрос.
— Тогда я отвечу: да, я любила его, любила его дыхание на своей коже, его смех, его кипучий гнев. А теперь развяжи меня!
— Он все еще ищет тебя.
— Он умер тысячу лет назад, и его душа пребывает в раю.
— Нет, госпожа. Я говорил с ним, когда приехал сюда. Первое, о чем он спросил меня, было: «Ты принес мне вести о Шуль-сен?» Я сказал ему, что о тебе ходит много легенд, но я не знаю, что с тобой сталось. Тогда он сказал: «Я искал везде: в Долинах Духов, в Ущельях Проклятых, на Полях Героев, в Чертогах Сильных. Я с незапамятных времен блуждаю по Пустоте, но не нашел ее». Что же до рая, то он сказал: «Какой может быть рай без Шуль-сен? Смерть я могу перенести, но разлуку с ней — нет. Я найду ее, даже если мне придется затратить на это дюжину вечностей».
Она помолчала, и хищный блеск исчез из ее глаз.
— Я знаю, ты сказал правду, ибо я умею читать в сердцах людей. Но Ошикаю никогда не найти меня. Чаката держит мой дух в темном месте, где меня сторожат демоны, которые когда-то были людьми. Сам Чаката тоже там, но никто не узнал бы его теперь. Он мучает и дразнит меня, как только хочет. Так было, пока я не убежала. Я не могу соединиться с Ошикаем, Талисман. Если я снова умру здесь, то опять окажусь в темном месте.
— Это туда ты послала Зусаи?
— Туда. Но что значит ее жизнь в сравнении с моей? Я была царицей и снова буду ею.
— И предоставишь Ошикаю искать тебя веки вечные, рискуя погубить свою душу в Пустоте?
— Я бессильна ему помочь! — крикнула она. Носта-хан под окном зашевелился, но ничего не сказал.
Горкай лежал очень тихо, едва дыша.
— Где это темное место? — спросил Талисман. — Почему Ошикай не может его найти?
— Оно не в Пустоте, — сказала она упавшим голосом. — Знаешь ли ты, как устроен загробный мир? Пустота лежит между двумя областями — если называть их простыми словами, это рай и Гирагаст, или ад. Пустота — это место, где души блуждают, пока не найдут себе окончательного приюта. Чаката же заключил меня в темном сердце Гирагаста, посреди огненных озер. Ни одна людская душа не отправится туда по доброй воле, и Ошикай не может знать, что я там. Он доверял Чакате и не догадывался, сколько низкой похоти и черной измены таится в сердце этого человека. А если бы мой муж узнал правду, он умер бы второй, уже бесповоротной смертью. Ни одному воину, даже столь могучему, как мой господин, не дано пройти по тропам, охраняемым демонами, или победить чудовище, в которое превратился Чаката.
— Я пойду с ним, — сказал Талисман.
— Ты? Да кто ты такой? Дитя в теле мужчины. Сколько тебе лет — семнадцать, двадцать?
— Мне девятнадцать, и я пойду с Ошикаем в Пустоту, к вратам Гирагаста.
— Нет, этого мало. Я вижу, Талисман, что ты храбр, и умен, и проворен. Но, чтобы войти в эти врата, требуется нечто большее. Речь идет о моей душе — я рискую обречь ее на вечный мрак и муки, как и
