— Мы не принадлежим этому миру, Кива. Теперь, когда мне не нужно больше тратить силы на борьбу с Дерешем Карани, у меня появилась возможность вернуть нас всех домой.
— В мир Дереша Карани?
— Для вас здесь борьба окончена, но для меня нет. Я не могу жить спокойно, пока Зло, породившее Дереша Карани, продолжает существовать.
— Вы ей поможете? — спросила Кива воинов, и Трехмечный ответил:
— Думаю, да.
ЭПИЛОГ
Тана тщательно вымела обмазанный глиной пол, но в воздухе осталось висеть не меньше пыли, чем попало за порог. Дакейрас вырезал в глине узоры, а пол вокруг очага выложил цветными камешками из ручья. Прошлый год выдался неурожайный, и им едва хватило денег, чтобы дотянуть до следующего, но Дакейрас обещал, что, как только их хозяйство даст доход, он настелет настоящий пол.
Тане очень этого хотелось, но при взгляде на мозаику у очага она заранее чувствовала сожаление. Она носила двойняшек, когда Дакейрас притащил целый мешок этих камешков. А уж как радовался тогда шестилетний Геллан!
«Все красненькие я собрал, мама. Нарочно их искал. Правда, папа?» — «Да, Гил, ты молодчина». — «Молодчина, а новые штанишки все промочил», — упрекнула Тана. — «Нельзя же собирать камешки в ручье и остаться сухим», — возразил Дакейрас. — «Правда, мама, нельзя. И мне нравится, когда я мокрый. Я чуть рыбку руками не поймал».
Тана взглянула в ярко-голубые глаза сына и растаяла.
«Ладно уж, прощаю. Только зачем нам целый мешок гальки?»
Два следующих дня Дакейрас с Гелланом выкладывали свою мозаику. Тана вспоминала об этом с любовью. Геллан визжал от восторга, а Дакейрас, перемазанный глиной, щекотал его. Закончив работу, они разделись и взапуски помчались к ручью. И Дакейрас дал сыну выиграть. Хорошее было время.
Тана отставила метлу в угол и стала на пороге. Геллан играл на лугу со своим деревянным мечом, девочки спали в колыбельке, Дакейрас охотился на оленя. Солнце ярко светило с покрытого пушистыми белыми облаками неба. Точно овечки на голубом поле, подумала Тана.
Хорошо будет поесть оленины. Запасы у них на исходе. Городской лавочник, правда, продлил им кредит, но Тане очень не хотелось еще больше залезать в долги.
Люди добры к ним, и это заслуга Дакеираса. Все помнят, как он, еще офицером, спас общину от набега сатулов. После той кампании Дакеираса и его друга Геллана, в честь которого они назвали сына, наградили медалями. Геллан и теперь остается в армии. Тана часто спрашивала себя, не жалеет ли Дакейрас о том, что стал крестьянином.
Его командир приехал к Тане назавтра после того дня, когда Дакейрас объявил о своем намерении уйти в отставку. «Я думаю, ваш муж совершает серьезную ошибку, — сказал он тогда. — Он принадлежит к редкой породе прирожденных бойцов, но при этом умеет пользоваться головой. Люди его почитают. Он мог бы далеко пойти, Тана». — «Я не просила, чтобы он оставил службу, сударь, он сам так решил». — «Очень жаль. Я надеялся, что это вы придумали и что мне удастся переубедить вас». — «Я была бы счастлива с ним, кем бы он ни был — солдатом, крестьянином или пекарем. Но он сам сказал, что должен уйти со службы». — «А почему, не сказал? Разве ему плохо в армии?» — «Нет, сударь. Даже слишком хорошо». — «Не понимаю». — «Больше я ничего не могу вам сказать. Это было бы неправильно».
Офицер так и ушел, ничего не поняв. Разве могла Тана передать ему то, что доверил ей Дакейрас? Война во всех ее видах, которая большинство людей пугает, у него начинает вызывать дикий восторг, сказал он. «Если я останусь, то сделаюсь тем, кем не хочу быть». В конце концов командир уговорил Дакейраса взять годичный отпуск, но в отставку пока не подавать. Теперь этот год почти на исходе.
Тана вышла на солнце и развязала ленту, которой стягивала свои длинные светлые волосы. Стряхнула с волос пыль, подошла к колодцу, вытянула наверх ведро, поставила его на каменный обод, напилась и ополоснула лицо.
— Мама, всадники! — крикнул Гил.
Тана обернулась на север и увидела цепочку конных, едущих вниз по склону. Сначала она приняла их за солдат, но потом разглядела тяжелые доспехи и поняла, что они не из дренайского гарнизона.
Она вернулась к дому и стала ждать на крыльце.
Передовой всадник, на высоком гнедом коне, натянул поводья. Он был длиннолицый, с глубоко посаженными глазами. Тане, которая обычно относилась к людям с симпатией, он почему-то сразу не понравился. Она взглянула на других. Небритые, в грязной одежде. Рядом с предводителем ехал человек с лицом надира, широкоскулый и раскосый. Никто из них не промолвил ни слова.
— Если хотите напоить коней, вам лучше проехать к ручью, — сказала Тана. — Он вон там, за деревьями.
— Мы не воду ищем. — Длиннолицый уставился на Тану горящим взглядом. И она ощутила одновременно гнев и страх. — Хороша селянка. Люблю баб с большими титьками. Вот тебя, пожалуй, нам и надо.
— Ступайте-ка отсюда. Муж с друзьями скоро вернутся. Нечего вам тут делать.
— Нигде-то нам не рады. Ну так как — по-хорошему или по-плохому? Скажу сразу: последней бабе, которой хотелось по-плохому, я выпустил кишки.
Тана стояла не шевелясь. Одна из двойняшек раскричалась, требуя еды. Маленький Геллан подошел к матери.
— Что им нужно, мама?
— Убей-ка мальца! — бросил надиру длиннолицый.
В этот миг, откуда ни возьмись, налетел холодный ветер. Кони заплясали, и всадники с трудом успокоили их. Повернув голову, Тана увидела еще одного конного. Она не слышала, как он подъехал. Вся банда смотрела теперь на него.
— Откуда он, черт возьми, взялся? — воскликнул кто-то.
— Из-за дома, откуда же еще, — ответил длиннолицый.
Тане показалось, что новоприбывший ей чем-то знаком. Он был уже стар, зарос седой щетиной и вид имел усталый. Под глазами залегли темные круги. Он послал коня вперед, и Тана заметила, что в левой руке у него маленький черный арбалет
— Чего тебе здесь надо? — спросил длиннолицый.
— Я тебя знаю, — ответил тот. — Всех вас знаю. Услышав его голос Тана вздрогнула, сама не зная почему. Всадник между тем подъехал к длиннолицему.
— Ты Бедрин по прозвищу Скрытник. Человек ты пропащий, и тебе я ничего говорить не стану. — Всадник поднял арбалет, и длиннолицый свалился с седла со стрелой во лбу. — Что до вас, прочих, то некоторые еще могут исправиться.
Надир вытащил меч, но вторая стрела вонзилась ему в горло. Он тоже выпал из седла, а его конь умчался в сторону. Всадник заговорил снова — ровно и бесстрастно, как будто речь шла о погоде. Оставшиеся семнадцать всадников застыли на месте, как будто этот серолицый человек зачаровал их.
— Туда Китиану и дорога, — молвил он, небрежно перезаряжая арбалет. — Он жил только для того, чтобы мучить других. А вот ты, Манеас, — указал он на высокого плечистого парня, — о другом думаешь. В Готире, в деревне Девять Дубов, у тебя осталась девушка. Ты хотел на ней жениться, но отец отдал ее другому, а ты уехал прочь с разбитым сердцем. Может быть, тебе полезно будет узнать, что муж ее утонет нынешним летом? Если ты вернешься к ней, она родит тебе двух сыновей и дочь.
