Она покачала головой, не понимая этой сорвавшейся с его языка древней цитаты. Лито перевел:
— Природа не совершает прыжков. — Что это за язык? — спросила она.
— Язык, на котором больше не говорят нигде в моем мироздании.
— Зачем же ты тогда его использовал?
— Чтобы растормошить твои древние жизни-памяти.
— У меня их нет, никаких! Мне просто нужно знать, зачем ты привел меня сюда.
— Дать тебе возможность отведать вкус нашего прошлого. Спускайся сюда и взбирайся мне на спину.
Она сперва заколебалась, затем, видя бесполезность сопротивления, соскользнула с дюны и забралась ему на спину.
Лито подождал, пока она не встала на нем на колени. Это было не тоже самое, как в те старые времена, которые он знал. У нее не было крючьев Создателя и она не могла стоять на его спине. Он чуть приподнял свои передние сегменты над поверхностью.
— Зачем я это делаю? — спросила она. Тон ее голоса говорил о том, что она чувствует себя глупо у него на спине.
— Я хочу, чтобы ты на себе изведала тот способ, с помощью которого в далеком прошлом наш народ гордо странствовал по этой планете, высоко на спине гигантского червя.
Он заскользил вдоль дюны, как раз под ее гребнем. Сиона видела голографические изображения. Она знала этот опыт разумом, но пульс реальности бился совсем по-другому, и он знал, что она откликнется и соотнесется с ним.
«Ах, Сиона», — подумал он, — 'Ты даже еще и не подозреваешь, как я тебя испытаю.?
Лито стал внутренне ожесточать себя. 'Я не должен испытывать никакой жалости. Если она умрет — то умрет. Если кто-либо из них умирает, то это осознанная необходимость, ничего более.?
И он вынужден был напомнить себе, что такое возможно даже с Хви Нори. Просто ВСЕ умереть не могут, вот и все. Он уловил момент, когда Сиона начала испытывать удовольствие от езды на его спине. Он почувствовал, как она чуть передвинулась и легко встала на ноги, вскинув голову.
Он повез ее вперед, затем вдоль изгибающегося БАРРАКАНА, вместе с Сионой наслаждаясь древними ощущениями — достаточно только взглянуть на оставшиеся холмы, на горизонт перед ними. Здесь все было как семя из прошлого, жаждущее напоминания о всенапоминающей и неохватной мощи, действовавшей в пустыне. На мгновение он забыл, что на этой планете лишь малая частица поверхности оставалась пустыней, что Сарьер существовал в ненадежном окружении.
Однако же, иллюзия прошлого здесь была. Он почувствовал это в движении. Фантазия, конечно, сказал он себе, тающая фантазия — до тех пор, пока сохраняется его насильственное спокойствие. Даже взметающийся барракан, который он пересекал, сейчас был не таким великим, как барраканы прошлого. Ни одна из дюн не была огромной.
Вся эта искусственно сохраняемая пустыня поразила его своей смехотворностью. Он хотел остановить в усыпанном галькой промежутке между дюнами, но лишь замедлил ход, представляя в воображении необходимые меры, которые поддерживали работу всей системы Сарьера. Он вообразил, как вращение планеты посылает на новые районы огромные воздушные потоки, чередующие колоссальные пласты холода и жары. Все наблюдается и управляется крохотными спутниками с икшианскими устройствами и хорошо наведенными тарелками. Если высокорасположненные мониторы видят что-нибудь, то представляется, как контрастная все остальной планете пустыня, окруженная и настоящими стенами и стенами холодного воздуха. Из-за этого на окраинах ее образуется лед и требуются даже еще большие климатические ухищрения.
Дело это не легкое, и поэтому, Лито прощал случавшиеся ошибки.
Опять двинувшись по дюнам, он утратил ощущение тонкого равновесия, отстранился от воспоминаний об усыпанных мелкими камушками бесплодных землях за центральными песками и отдался наслаждению своим «оцепенелым океаном» с его застывшими и внешне неподвижными волнами. Повернув на юг, он пошел параллельно остаткам холмов. Он знал, что большинство людей оскорблены его страстной влюбленностью в пустыню. Им становилось не по себе и они отворачивались. Сионе, однако, никуда было деться. Всюду, куда он ни посмотри, пустыня требует признания. Сиона молчала, стоя у него на спине, но он знал, что она смотрит во все глаза. И что старые, старые памяти начинают шевелиться в ней.
Он меньше, чем за три часа добрался до области цилиндрических дюн, изогнутых, как китовые спины. Некоторые из них больше ста пятидесяти километров в длину, под углом к преобладающему ветру. За ним простирался скалистый проход в область звездчатых дюн, достигавших почти четырех сотен метров высоты. Наконец они достигли плетеных дюн центрального Эрга, где высокое давление и заряженный электричеством воздух заставили его воспрянуть духом. Он знал, что такое же колдовское воздействие оказывается и на Сиону.
— Вот, где зародились песни Долгого Пути, — сказал он. — Они идеально сохранились в Устной истории.
Она не ответила, но он знал, что она слышит.
Лито замедлил ход и начал разговаривать с Сионой, рассказывая ей о прошлом Свободных. Он ощутил, как в Сионе нарастает интерес она даже периодически задавала вопросы. Но ему была понятна и ее растущая боязнь даже основания его Малой Твердыни отсюда не было видно. Она не могла распознать ничего рукотворного. И она вообразит, что он погрузился сейчас в болтовню о незначительных и незначащих вещах, дабы отсрочить что-то важное и зловещее.
— Здесь зародилось равенство между мужчинами и женщинами, — сказал он.
— Твои Рыбословши отрицают равенство полов, — сказала она.
Ее голос, полный вопрошающего недоверия, лучше говорил о чувствах, чем скорченная поза у него на спине. Лито остановился на пересечении двух плетеных дюн и подождал, пока из него не выйдет весь произведенный внутренней топкой кислород.
— Все теперь совсем по-другому, — сказал он. — Но к мужчинам и к женщинам предъявляются разные эволюционные требования. У Свободных, однако, была взаимозависимость. Они взращивали равенство здесь, где вопросы выживания были прямым требованием момента.
— Почему Ты привез меня сюда? — спросила она.
— Погляди назад, — сказал он.
Он почувствовал, как она оборачивается. Она проговорила:
— Что, по-твоему, я должна увидеть?
— Оставили мы какие-нибудь следы? Можешь ли ты сказать, откуда мы сюда добрались?
— Дует легкий ветерок.
— Он замел наши следы?
— По-моему, да…
— Пустыня нас сделала тем, чем мы были и тем, что мы есть, сказал он. — Это настоящий музей всех наших традиций. Ни одна из этих традиций по-настоящему не утеряна.
Лито увидел небольшую песчаную бурю, Гхибли, движущуюся от южного края горизонта. Он обратил внимание на узкие ленты пыли и песка, гонимые ей перед собой. Наверняка и Сиона это увидела.
— Почему Ты не скажешь, зачем Ты меня сюда привез? — спросила она. Страх явно звучал в ее голосе.
— Но я тебе уже сказал.
— Ты не сказал!
— Как далеко мы забрались, Сиона?
Она прикинула.
— Тридцать километров, двадцать?
— Еще дальше, — сказал он. — В моей родной стихии я могу двигаться очень быстро. Разве ты не чувствуешь, как ветер дует тебе в лицо? угрюмо ответила она. — Почему Ты спрашиваешь о расстоянии МЕНЯ?
— Слезь и встань там, где я смогу тебя видеть.
