дюны.
?Чем дольше я сохраняюсь, тем уязвимей становлюсь', — подумал он.
Эта мысль часто приходила к нему в те дни, когда он уходил в свою пустыню. Он поглядел вверх. Небо безоблачно, но той насыщенной матовой голубизной, которую Дюна, прежних времен никогда не видела.
Что такое пустыня без безоблачного неба? Как плохо, что нет в нем серебристой тональности Дюны.
Икшианским спутникам не всегда удавалось контролировать это небо, с безупречностью, которую Лито мог пожелать. Эта безупречность была механистической фантазией, а машинами управляют люди, вот и заедает вечно что-нибудь. Но все равно, спутники обеспечивали достаточно жесткий контроль, чтобы подарить ему эту утреннюю недвижность пустыни. Он сделал своими человеческими легкими глубокий вдох и прислушался к движению Сионы. Она остановилась. Он понял, что она восхищается открывающимся видом. Воображение Лито, словно фокусник, представило его внутреннему взору все, что было им сделано, чтобы сейчас могли возникнуть вокруг Сионы декорации этой феерии. Он ЧУВСТВОВАЛ спутники. Изящные инструменты, исполнявшие музыку для танца теплых и холодных масс воздуха, постоянно наблюдающие и регулирующие мощные вертикальные и горизонтальные воздушные потоки. Его развлекло воспоминание, как икшиацы вообразили, будто он собирается использовать их тончайшую технику для создания нового вида водной деспотии — у одних, бросивших вызов правителю, отнимая влагу и наказывая других жестокими бурями. Как же они удивились, обнаружив, что заблуждаются!
'Мои контролеры еще более тонки.?
Мягко и медленно начал он двигаться, плывя по поверхности песка, соскальзывая с дюн, не разу не оглянувшись назад на тонкий шпиль своей башни, который вскоре исчезнет в дымке дневной жары.
Сиона следовала за ним с не типичным для нее смирением. Сомнения сделали свое дело. Она прочла украденные Дневники. Она выслушала увещевания своего отца. Теперь она не знала, что и думать.
— В чем испытание? — спросила она Монео. — Что Он сделает?
— Испытание всегда разное.
— Как Он испытывал Тебя?
— С тобой будет по-другому. Я только собью тебя с толку, если буду рассказывать о пережитом мной.
Лито тайно подслушивал, пока Монео готовил свою дочь, одевая ее в подлинный стилсьют Свободных, в темный плащ поверх стилсьюта, правильно приспосабливая насосы ботинок. Монео не забыл, как это делается.
Отлаживая ботинки, склоненный Монео поглядел вверх.
— Придет Червь, это все, что я могу тебе сказать. ты найдешь способ жить в присутствии Червя.
Затем он встал, объясняя, как стилсьют сохраняет воду тела. Он заставил ее вытянуть трубочку из водосборного кармашка и пососать из нее, затем снова закрыл трубочку.
— Ты будешь наедине с ним в пустыне, — сказал ей Монео. — Шаи-Хулуд всегда вблизи, когда ты в пустыне.
— Что, если я откажусь идти? — спросила она.
— Ты пойдешь… но, может быть, ты никогда не вернешься.
Эта беседа велась в палате наземного этажа Малой Твердыни, пока сам Лито ждал на верхнем. Он спустился, когда понял, что Сиона готова, скользнул вниз в предутренней тьме на суспензорах своей тележки. После того, как вышли Монео и Сиона тележка опустилась к наземному этажу. Пройдя по плоскому пространству к топтеру и взлетев под пришепетывание крыльев, Монео оставил их. Лито сперва потребовал, чтобы Сиона проверила, заперт ли портал наземного этажа, затем поглядел вверх на невозможную высоту башни. — Выбраться отсюда можно лишь, если пересечешь Сарьер, — сказал он.
И он повел ее прочь от башни, даже не приказав следовать за собой, положившись на ее смекалку, любопытство и сомнения. Лито плавно соскользнул с дюны на обнаженный пласт каменной основы под пустыней, затем на следующую дюну, невысокую и покатую, трамбуя для Сионы путь. Свободные называли такой придавленный след «даром Господа слабому». Он двигался медленно, давая Сионе достаточно времени понять, что это его царство, его естественная среда обитания.
Он соскользнул с вершины другой дюны, оглянулся проверить, как продвигается Сиона. Она держалась проложенного им следа. Остановилась она только достигнув вершины. Ее взгляд скользнул по его лицу, затем она сделала полный круг, чтобы осмотреться вокруг. Он услышал, как она резко вобрала воздух. Дымка жары подернула верхнюю часть башни, а нижнюю можно было сейчас принять лишь за отдаленное возвышение.
— Вот так было всюду, — сказал он. Он знал: было что-то в пустыне, взывавшее к вечной душе тех, в ком текла кровь Свободных. Он выбрал это место, потому что здесь воздействие пустыни было особенно сильным — эта дюна была чуть выше остальных.
— Хорошенько осмотрись, — сказал он и скользнул вниз с другой стороны дюны, чтобы его массивное тело не загораживало ей вид.
Сиона сделала еще один медленный круг, вглядываясь в дали.
Лито понимал какие глубинные чувства будит в ней открывшийся вид. Кроме маленького туманного пятнышка основания его башни, не было ни малейшей неровности на горизонте — плоскость, всюду плоскость. Ни растений, ни единого живого движения. Со своей обзорной точки, Сионе видно все вокруг приблизительно на восемь километров, до линии горизонта, за которую уходит пустыня.
Лито заговорил из-под гребня дюны, места своей остановки.
— Вот это настоящий Сарьер. Его познаешь только тогда, когда приходишь сюда пешком. Это все, что осталось от Бар бел-ама.
— Океан без воды, — прошептала она. И опять повернулась и осмотрела весь горизонт.
Ветра не было. Лито знал, что при безветрии безмолвие пустыни въедается в человеческую душу. Сиона сейчас ощущает, что все ее привычные точки отсчета потеряны, что она заброшена и одинока в опасном пространстве.
Лито взглянул на следующую дюну. Двигаясь в том направлении, они вскоре дойдут до низкой линии холмов, которые прежде были горами, но теперь разрушились до остатков шлака и булыжника. Он не шевелился и не разговаривал, предоставляя безмолвию проделать за него всю работу. Даже приятно представить, будто эти дюны бесконечно тянутся вокруг всей планеты как некогда. Но даже эти немногие дюны приходили в упадок. Без истинных бурь Кориолиса прежней Дюны, на его Сарьер могли оказывать небольшой местный эффект лишь жесткие ветерки и нечастые жаркие вихри.
Один из этих крохотных «ветряных дьяволов» танцевал примерно на полпути до южного горизонта. Взгляд Сионы проследил за его движением. Она резко проговорила:
— У тебя есть личная вера?
Лито секунду подумал, обдумывая свой ответ. Его всегда изумляло, насколько пустыня постоянно вызывает мысли о религии.
— Ты осмеливаешься вопрошать меня, есть ли у меня личная религия? вопросил он.
Не выдавая никаких внешних признаков страха, который, он знал, она испытывает, Сиона повернулась и пристально посмотрела на него. Дерзость всегда была отличительной чертой Атридесов, напомнил он себе.
Когда она не ответила, он сказал:
— Да, ты, Атридес, никаких сомнений. — Таков твой ответ? — спросила она.
— Что ты на самом деле хочешь узнать, Сиона?
— Во что ТЫ веришь!
— Эге! Ты спрашиваешь о моей вере. Ну что ж… я верю, что нечто не может появиться из ничего без божественного вмешательства.
Его ответ ее озадачил.
— Как это выходит…
— Natura non facit saltus, — проговорил он.
