доспех.
— Мы — народ Ягиста, — напомнил он своим советникам всего лишь вчера вечером. — Все остальное — пограничные области. Мы с единственной целью все эти тысячелетия лелеяли миф о наших слабости и темных кознях.
Девять его советников, сидевших в глубокой сагре без окон под защитным полем не-пространства, улыбнулись тогда, молчаливо одобряя его слова. По суду гуфрана, они понимают. Сцена, на которой тлейлаксанцы определяли свою судьбу, всегда была для них кехлем с его законом гуфрана. Так надлежало, чтобы даже Вафф, самый могущественный из всех тлейлаксаицев, не мог покинуть свой мир, быть впущен в него заново, не пройдя обряда самоуничижения через гуфран, прося прощения за контакты с невообразимыми грехами неверных. Даже самого сильного способно запятнать общение с повиндой. Хасадары, надзирающие за всеми границами Тлейлакса и охраняющие женщин Селамлика, вправе подозревать даже Ваффа. Он — один из людей Кехля, но все равно должен подтверждать это всякий раз, когда покидает и возвращается в родной мир — и, разумеется, всякий раз, когда входит в селамлик для пожертвования своей спермы.
Вафф подошел к высокому зеркалу и рассмотрел себя и свое одеяние. Он знал, что для повинды представлялся чем-то вроде эльфа. Едва ли полтора метра роста, глаза, волосы и кожа — различные оттенки серого, все должно работать на общее впечатление от овального лица с крохотным ртом и линией острых зубок. Лицевые Танцоры могли воспроизводить его жесты и позы, могли дезинтегрироваться по повелению Машейха. Но ни Машейхов, ни Хасадаров нельзя одурачить. Только повинду это способно обмануть.
«Кроме Бене Джессерит!?
От этой мысли его лицо стало угрюмым. Что ж, этим ведьмам еще предстоит встретиться с одним из новых Лицевых Танцоров!
«Ни один другой народ не овладел языком генетики так, как Бене Тлейлакс», — успокоил он себя. — «Мы правы, называя этот язык „языком бога“, поскольку сам Бог дал нам эту великую силу».
Вафф подошел к двери и дождался утреннего колокола. Нет способа описать испытываемое им богатство переживаний. Время развернулось перед ним. Он не спрашивал, почему правдивое послание Пророка было услышано только Бене Тлейлаксом. Это — Господне Деяние, и в этом. Пророк есть Мышца Господня.
«Ты приготовил их для нас, о. Пророк».
И этот гхола на Гамму — нынешний гхола — в настоящий момент стоил всех ожиданий.
Прозвучал утренний колокол, и Вафф прошел в зал, вместе с другими, облаченными в белое фигурами, вышел на восточный балкон приветствовать солнце. Как Махай и Абдль своего народа, он мог теперь олицетворять себя со всем народом Тлейлакса.
«Мы живем законом Шариата, единственные оставшиеся во всем мироздании».
Раньше нигде, кроме закрытых палат его братьев — Малик не мог он открыть эту тайну. Но теперь работа этой тайной мысли, разделяемой сейчас каждым вокруг него, в равной степени была заметна и в Машейхах, и в Домеле и Лицевых Танцорах. Парадокс родства и ощущения социальной общности, пронизывающие весь Кехль от Машейхов до самых низов Домеля, не был парадоксом для Ваффа.
«Мы работаем на единого Бога».
Лицевой Танцор, в личине Домеля, поклонился и открыл двери балкона. Вафф, выходящий на солнечный свет со многими спутниками вокруг него, улыбнулся, узнав Лицевого Танцора. Еще и Домель! Семейная шуточка — но Лицевые Танцоры не кровные члены семьи. Они — конструкции, инструменты, точно так же, как гхола на Гамму — это инструмент, созданный языком Бога, на котором говорят только Машейхи.
Вместе с другими, теснившимися вокруг него, Вафф совершил намаз перед солнцем. Он испустил крик Абдля и услышал, как этот крик разнесся эхом голосов до самых крайних точек города.
— Солнце не Бог! — закричал он.
Нет, солнце было только символом бесконечных господних мощи и милосердия — еще одна конструкция, еще один инструмент. Чувствуя себя очищенным гуфраном, через который прошел вчера вечером и оживленный утренним ритуалом, Вафф мог теперь поразмыслить о путешествии в мир повинды, из которого он только что вернулся, пройдя обряд гуфрана. Другие верующие освободили ему путь, когда он пошел назад во внутренние коридоры и по спускопроводу в центральный сад, где назначил сбор своим советникам. «Успешный выдался рейд, рейд среди повинды», — подумал он.
Покидая внутренний мир Бене Тлейлакса, Вафф всякий раз ощущал себя в лашкаре — боевом походе ради высшей мести, которая на тайном языке его народа называлась Бодал (всегда с большой буквы и всегда заново подтверждаемая в гуфране и кехле). Последний лашкар был чрезвычайно успешным.
Вафф попал из спускопровода в центральный сад, залитый солнечным светом через призматические рефлекторы, установленные на окружающих крышах. В самой середине присыпанного гравием круга небольшой фонтан исполнял фугу для зрения. Низкий белый палисад ограждал коротко стриженую лужайку, пространство вполне достаточное чтобы фонтан освежал воздух, но чтобы плеск воды не мешал ведущейся тихими голосами беседе. На этом газончике стояли десять узких скамей из древнего пластика, девять из них полукругом, лицом к поставленной чуть отдельно десятой.
Помедлив перед газончиком, Вафф огляделся удивляясь, почему он никогда раньше не испытывал такого радостного наслаждения при виде этого места. Сам материал скамей был синий, они не были крашеными. За века употребления в скамьях появились плавные изгибы, округлые впадины от бесчисленных ягодиц, но в сносившихся местах цвет был все также ярок.
Вафф уселся, обернувшись лицом к девяти советникам, тщательно подбирая слова, которые должен был произнести. Документ, привезенный им из последнего лашкара, и послуживший основным поводом для него оказался очень ко времени. Его название и сам текст содержали важнейшее послание для Тлейлакса.
Из внутреннего кармана Вафф извлек тонкую пачку ридуланского хрусталя. Он заметил неожиданный интерес у своих советников: девять лиц, подобных его собственному, Машейхи, сердцевина кехля — выражали ожидание, они все читали в кехле этот документ: «Манифест Атридесов». Они провели ночь в размышлениях над содержанием Манифеста. Теперь это надо было обсудить. Вафф положил документ к себе на колени.
— Я предлагаю распространять этот текст вдаль и вширь, — сказал Вафф.
— Без изменений? — это Мирлат, советник, ближе всего подошедший к гхоло-трансформации. Мирлат, вне сомнений, метит на место Абдля и Махая. Вафф сосредоточил взгляд на широких челюстях советника, где за века нарос выступающий хрящик, видимая примета огромного возраста его нынешнего тела. — Именно таким, каким он попал в наши руки, — сказал Вафф.
— Опасно, — заметил Мир-Лат. Вафф повернул голову вправо, его детский профиль выделялся на фоне фонтана так, что его могли видеть все советники. Рука Господня мне порука! Небеса над нами — словно полированный карнелиан, словно бы Бандалонг, самый древний город Тлейлакса, выстроен под одним из гигантских искусственных укрытий, возводившихся, чтобы укрыть первопроходцев на тяжелых для жизни планетах. Когда Вафф опять перевел взгляд на своих советников, лицо его сохраняло прежнее выражение.
— Для нас не опасно, — сказал он.
— Как посмотреть, — сказал МирЛат. — Тогда давайте сравним наши точки зрения, — сказал Вафф. — Должны ли мы бояться Икса или Рыбословш? Разумеется, нет! Они наши, хотя они этого не знают.
Вафф сделал паузу, чтобы его слова полностью до всех дошли: всем здесь было известно, что новые Лицевые Танцоры сидят в высочайших советах Икса и Рыбословш, и что подмена эта не разоблачена.
— Космический Союз не выступит против нас и не окажет нам противодействия, потому что мы — единственный надежный источник меланжа, продолжил Вафф.
— А как насчет этих Преподобных Черниц, возвращающихся из Рассеяния? — осведомился МирЛат. — Мы с ними разберемся, когда это потребуется, — сказал Вафф.
— И нам помогут потомки тех из нашего народа, кто по собственной воле отправились в
