задачу.
— Я бы хотела встретиться с этой Лусиллой, — сказала Одраде, глядя на макушку Таразы. Голос Одраде был мягким контральто.
Тараза откашлялась.
— Нет надобности. Лусилла одна из наших Геноносительниц. Вы обе получили идентичное либеральное образование, обусловившее вашу подготовленность.
Было что-то оскорбительное в небрежном тоне Таразы и только их давнее знакомство уняло вспыхнувшее немедля раздражение Одраде. Частично — из-за слова «либеральное», разобралась она. Предки-Атридесы взбунтовались в ней при этом слове. Словно все ее накопленные женские воспоминания накинулись на бессознательные выводы и поверхностные предубеждения, скрывающиеся за этим словом.
«Только либералы на самом деле мыслят. Только либералы разумны. Только либералы понимают нужды своих собратьев».
«Сколько же зловредности скрыто за этим словом! — подумала Одраде. Как же сильно тайное „я“ требует ощущения своего первенства».
Одраде напомнила себе, что Тараза, не смотря на свой небрежный до оскорбительности тон, использовала этот термин только в католическом смысле: общее образование Лусиллы полностью соответствовало образованию Одраде.
Тараза откинулась, устраиваясь поудобнее, не отрывая взгляда от дисплея. Свет из окон, выходящих на восток, осветил лицо невысокой женщины — чуть-чуть старше Одраде — положив тени под носом и подбородком. Тараза сохранила часть красоты, благодаря которой она когда-то была самой надежной при скрещивании с трудными мужскими особями. Ее лицо — длинный овал с мягко закругляющимися щеками. Черные волосы собраны в большой тугой пучок на затылке, полностью обнажая лоб. Рот Таразы едва открывался, когда она говорила — полнейший контроль за движениями. Внимание наблюдателя все время привлекали ее глаза: повелительные и затопленные синевой. Ее лицо производило впечатление маски вежливости, из-под которой не проглянут разоблачающие истинные переживания.
Одраде знала, когда Верховная Мать принимает такую позу: вскоре Тараза забормочет себе под нос. Ну, точно, именно, как Одраде и ожидала, Тараза что-то забормотала про себя.
Верховная Мать размышляла, следя за выдающим информацию дисплеем с огромным вниманием. Многие дела занимали ее мысли.
Это успокаивало Одраде. Тараза не верит, что существует некая благотворная сила, руководящая человечеством. Защитная Миссионерия и Намерения Ордена — вот что хоть как-то ценно в мире Таразы. Все, служащее этим целям, даже происки давно умершего Тирана, должно почитаться благом. Все остальное — зло. Чужеродные вторжения из Рассеяния — особенно эти возвращающиеся потомки Рыбословш, называющие себя Преподобными Черницами никак не заслуживают доверия. Собственная паства Таразы, и даже противостоящие ей в Совете, это, в конечном итоге, Бене Джессерит единственное, чему можно доверять.
Так и не поднимая глаз, Тараза проговорила:
— Ты знаешь, что если сравнивать тысячелетия, предшествующие Тирану, с прошедшими после его смерти, то уменьшение крупных конфликтов феноменально. Со времени Тирана их число стало меньше, чем два процента от того, что было прежде.
— Насколько мне известно, — ответила Одраде.
Тараза метнула на нее короткий взгляд и сразу опустила глаза.
— Что?
— Невозможно получить сведения, сколько войн велось за пределами нашего обитания. Есть ли у тебя статистика от людей Рассеяния?
— Конечно нет!
— Ты говоришь о том, что именно Лито укротил нас, — сказала Одраде.
— Если тебе этого хочется, пусть будет так.
Тараза отметила что-то, увиденное на дисплее.
— Следует ли приписать это заслугам нашего любимого башара Майлза Тега? — спросила Одраде. — Или его талантливым предшественникам?
— Этих людей выбирали мы, — сказала Тараза.
— Не понимаю, уместна ли сейчас дискуссия по военным вопросам, сказала Одраде. — Что она имеет общего с нашей нынешней проблемой?
— Есть кое-кто, полагающий, что мы можем вляпаться в скверную историю и впадем в состояние хуже, чем было до Тирана…
— Да ну? — Одраде поджала губы.
— Некоторые отряды возвращающихся Затерянных продают оружие всякому, кто хочет или может купить.
— Какое именно оружие? — спросила Одраде.
— Современное оружие стекается на Гамму, и почти нет сомнений, что тлейлаксанцы накапливают некоторые самые опасные вооружения.
Тараза откинулась назад и потерла виски. Она заговорила тихим, почти задумчивым голосом.
— Мы считаем, что принимаем решение величайшего значения и исходим из высочайших принципов. Одраде и раньше это знала. Она сказала:
— Верховная Мать сомневается в правоте Бене Джессерит?
— Сомневаюсь? О, нет. Но я действительно испытываю разочарование. Мы работали изо всех сил ради этих высокоутонченных целей, а что получаем в итоге? Обнаруживается, что многое, чему мы посвятили наши жизни, проистекает из ничтожных предпосылок: жажды личных удобств или благополучия, не имеющих ничего общего с нашими высокими идеалами. Что действительно поставлено на карту — соглашение всех Способных принимать решения для пользы всего человечества.
— Я слышала, ты называешь это политической необходимостью, — заметила Одраде.
Тараза заговорила, взяв себя под жесткий контроль и опять перенеся при этом взгляд на дисплей.
— Если мы станем основывать наши суждения не на созданной жесткой системе, то это верный путь к исчезновению Бене Джессерит.
— Ты не найдешь ничтожных решений в моей биографии, — сказала Одраде. — Я ищу источники слабостей, изъянов. — Их ты тоже не найдешь.
Тараза скрыла улыбку. Она узнала, поняла это эксцентричное замечание: способ Одраде подпускать шпильки Верховной Матери. Одраде была очень хороша, когда, нетерпеливая на вид, на самом деле погружалась в поток терпения, не поторапливая время.
Когда Тараза не клюнула на эту наживку, Одраде вернулась к своему спокойному ожиданию — легкое дыхание, уравновешенный ум. Терпение втекало в нее без усилия над собой. Орден давным-давно научил ее, как разделять прошлое и настоящее на одновременные потоки. Созерцая все окружающее, она в то же время способна была выхватывать крохи прошлого и жить ими, словно прошлое и настоящее накладывались на один экран.
«Работа памяти», — подумала Одраде. Было время, когда Одраде жила так, как и большинство детей: в доме, где были мужчина и женщина — если и не настоящие родители, то растившие ее вполне по-родительски. Все другие дети, которых она тогда знала, жили так же: у них были папы и мамы. Порой один папа работал, далеко от дома. Порой на работу ходила только мама. В случае Одраде, женщина оставалась дома — никакая приходящая нянька не сидела с ребенком в рабочие часы. Много позже она узнала, что родившая ее мать уплатила большую сумму денег, чтобы обеспечить такой уход за своей девочкой, спрятанной у всех на виду подобным образом.
— Она спрятала тебя, потому что любила, — объяснила женщина, когда Одраде стала достаточно взрослой, чтобы понимать. — Вот почему ты не должна никогда никому открывать, что мы не твои настоящие родители.
Как позже поняла Одраде, любовь не имела с этим ничего общего. Преподобные Матери не действовали из таких земных мотивов. А настоящая мать Одраде принадлежала к Боне Джессерит.
