заверению Сагадея, должен быть обязательно знаком смотрителю Гавриилу. А жив ли вообще Гавриил? Вдруг Совет смотрителей и исполнители вступили в неравную схватку с врагом при виде того хаоса, в который миротворцы обратили город? Нет, не должны бы — Гавриил не столь безрассуден, чтобы совершать самоубийство. Прежде всего он мобилизует для решающего удара все силы и выждет момент. Это в его стиле: обдуманно и хладнокровно…
Набив желудок подобно оголодавшему льву, Meфодий, как и лев, чувствовал вполне естественное желание лечь и отоспаться сутки, а то и двое. Однако не требующие отлагательств дела погнали его дальше. Выжженная на запястье надпись беспрерывно зудела, словно требовала, чтобы ее как можно скорее доставили по назначению.
— Кто стреляет? — встрепенулся полковник Мотыльков, когда услышал раздавшиеся неподалеку глухие хлопки пистолетных выстрелов.
— Точно не наши, — отозвался его заместитель подполковник Ерыгин, сидевший с командиром в одном укрытии. — Наших в той стороне быть не должно.
— Земцов! Саенко! — сказал полковник и молча указал двум бойцам в направлении, откуда доносились выстрелы. Мотыльковцы кивками подтвердили, что поняли приказ, и короткими перебежками двинулись вдоль стен домов.
Сегодня Мотыльков и его бойцы чувствовали себя на поверхности планеты не людьми, а пресмыкающимися. Враг был остер на глаз и на ухо, поэтому передвигаться в полный рост по открытым городским пространствам было равносильно самоубийству. Мало того, в небе над Староболотинском постоянно кружили миротворцы-«летуны», которые легко засекали сверху любое движение. В связи с этим рискнувшим выйти из подземелий на поверхность людям приходилось не только постоянно ползать на брюхе, но и заботиться о маскировке, прикрываясь листами жести, тряпьем или рваными картонными коробками.
Утешало лишь то, что основные вражеские силы были стянуты к староболотинским окраинам, поэтому в пределах города столкновения с юпитерианцами можно было при соблюдении осторожности избежать. Но даже заботясь о собственной маскировке, Мотыльковцы частенько возвращались из рейдов не все, порой бросая убитых на поверхности и добивая тяжелораненых, лишь бы не угодить в плен и не вывести врага на общину. Особенно тяжко приходилось в первые дни блокады, когда тактика военных действий с противником такого рода только вырабатывалась. Поэтому стрельба производилась мотыльковцами только в случае крайней необходимости, поскольку на грохот выстрелов незамедлительно стягивались все юпитерианцы в округе. Вот и сейчас требовалось как можно быстрее проваливать из этого района, однако для Сергея Васильевича оставить в беде собрата-человека или хотя бы не попытаться помочь ему было недопустимо.
Пистолетные хлопки смолкли, но вместо них тут же ударило раскатистое эхо выстрела снайперской винтовки, которой был вооружен ушедший в дозор мотыльковец Саенко. Последовавший за этим короткий прерывистый свист означал, что остальным членам группы следует сниматься с позиций и подтягиваться к дозорным.
Когда Мотыльков, Ерыгин и еще трое бойцов добрались до Земцова и Саенко, тело убитого снайпером Сатира уже погасло, оставив после себя, кроме жалкой кучки пепла, лишь горелый смрад.
— Четвертый! — с гордостью сообщил Саенко, делая на прикладе штык-ножом зарубку. — Прямо в левый глаз. Четвертого и опять в левый! Однако тенденция!
Спасен мотыльковцами был лишь один — рослый мужчина средних лет, военную выправку которого не мог скрыть даже мешковатый засаленный плащ. Всего же до стычки с Сатиром их небольшой коллектив состоял из трех человек, но двоим товарищам спасенного медицинская помощь уже не требовалась: их изрубленные тела были разбросаны неподалеку. Сам спасенный сидел на земле, глядел на мотыльковцев и держал перед собой давно разряженный пистолет.
— Свои! — поспешил успокоить полковник побывавшего на пороге смерти человека. — Спрячь оружие и двигай за нами. Шевелись!
Нервы у спасенного оказались достаточно крепкие, и два раза повторять не пришлось. Поднявшись с земли, он извлек из пистолета пустую обойму, сунул ее в карман, пошарил там в поисках новой и, не обнаружив таковой, чертыхнулся, после чего вернул оружие в кобуру под плащом. Двигался он уверенно, но на всякий случай Земцов бежал рядом с ним, готовый подхватить спасенного, если тот вдруг споткнется. Саенко с трофейной небожительской саблей в руке замыкал ретирующуюся с места стычки компанию.
Стараясь держаться под прикрытием деревьев, беглецы рывком миновали несколько двориков, пересекли детскую площадку и юркнули в подъезд хрущевской пятиэтажки, стойко выдержавшей все перипетии минувших сражений, в отличие от своей более молодой десятиэтажной соседки, разрушенной до основания.
Мотыльковцы действовали четко и, едва группа скрылась в подъезде, как бывший собровец, сержант Зайцев, тут же занял позицию у выхода, а Саенко забрался на несколько этажей выше, дабы с высоты наблюдать за округой.
— Ну что ж, если не возражаете, я хотел бы узнать, кто вы такой и что не поделили с нашими миротворцами, — обратился к спасенному Мотыльков, располагаясь на ступеньках подъезда. После довольно резвой пробежки Сергей Васильевич чувствовал себя превосходно — за прошедший месяц с лишним он неплохо натренировался в этой легкоатлетической дисциплине и даже, по личным ощущениям, стал бегать куда изящнее, чем раньше.
— Вы — командир? — поинтересовался незнакомец, судя по ровному дыханию, тоже неплохой спортсмен.
— Так точно, — ответил Мотыльков. — Руководитель староболотинского отделения СОДИР, а нынче старший Первой общины полковник Мотыльков.
— Майор Прохоренко, — представился в ответ незнакомец. — Сотрудник секретной службы при Президенте. Стеклов и Васильев тоже оттуда… были. Как вы сказали: «Первой общины»?
— Да, именно так: Первой. Все мы теперь по общинам да по пещерам, как первобытные люди… А вы, похоже, до сих пор болтаетесь сами по себе. Кстати что с Президентом? Погиб?
Прохоренко внимательно посмотрел на полковника, затем на его бойцов, внешний вид которых больше напоминал партизан, нежели солдат действующей армии, потом снова перевел взгляд на Мотылькова.
— Разрешите доложить, товарищ полковник, — наконец произнес он, переходя на официальный тон. — Поскольку мой непосредственный командир полковник Васильев погиб двадцать минут назад, я беру на себя его обязанности и довожу до вашего сведения, что Президент Российской Федерации жив и нуждается в защите вашего подразделения. Надеюсь, вы и ваши люди остаетесь верными Государственной присяге и Уставу, поэтому готовы выполнить свой долг.
Последние слова Прохоренко полковника Мотылькова сильно оскорбили, но виду он не подал, лишь, скрипнув зубами, произнес:
— Безусловно, мы прекрасно помним, кто такой Президент Российской Федерации и что такое Присяга и Устав, так что можете на наш счет быть совершенно спокойны. Ну и где же ваш подопечный?
— Идемте за мной.
Путь до места, где скрывался, как выяснилось, живой и здоровый Президент, занял весь остаток дня. И хоть в доблокадное время Мотыльков прошагал бы это расстояние за пятнадцать минут, нынче приходилось исходить из принципа «тише едешь…».
«Все пузо уже в мозолях, — сетовал в мыслях полковник, ползя по шершавому асфальту и бетонному крошеву. — Скоро бронежилет не потребуется — обрасту роговыми пластинами, как броненосец…»
При первом взгляде на Президента Мотыльков его даже не узнал. Некогда энергичный и жизнерадостный человек, лучезарная улыбка которого была известна на весь мир, сегодня он своим помятым видом больше смахивал на продрогшего бомжа. Президент сидел на корточках возле подвальной стены и был погружен в невеселые раздумья. Лицо его украшала редкая русая бороденка, похожая на ту, какая была у царских писарей из киносказок Александра Роу. Хотя говорить о такой бороде «украшала» —
