— Не Ронин я — Сидорчук моя фамилия! — обиделся Колян, познания которого в зарубежной истории из-за специфики предыдущей профессии были ограниченными. — А Игнатьич — царство ему небесное! — аккурат в день начала этой большой разборки и прибрался. Мы тогда за городом были, подальше от суеты. Игнатьич как раз со своей кралей на даче уединился, когда самолет прямо на дачный поселок рухнул. Мы его с пацанами в машине ждали, вдруг удар, огонь, дым… Я один выжил — меня из машины в открытую дверцу выбросило. Когда очнулся, уже погасло все. Труп Игнатьича лишь по золотым коронкам опознал — обгорел он до костей…
— Да, не очень удачный выдался у вас вечерок, — посочувствовал исполнитель. — Ну да хоть умер твой шеф в объятиях красавицы, а не от фугаса в лифте — все солиднее.
— Вот тут ты, рисовальщик, прав, — согласился Колян. — Всем нам бы так, как он, окочуриться; нет же — подохнем теперь, как крысы на помойке…
— Типун тебе на язык! — обернувшись, шикнул на него один из добытчиков. — Мелешь всякую ерунду, да еще под руку!
— Что, думаю, теперь делать, как быть, куда податься… — продолжал Колян, не обратив внимания на упрек товарища. — Потом пацанов Васильича встретил. Он тоже мужик справедливый оказался. Пусть и мент бывший, но справедливый! Понятия у него железные, почти как у Тутанхамона, а то и пожестче. «Из братвы?» — прямо в лоб меня спрашивает, когда я к нему в бойцы стал напрашиваться. «Врать не буду — оттуда! — говорю. — Ваши же ребята меня не единожды мордой в асфальт и тыкали!» — «Ну а раз в братве состоял, то, значит, за слова свои отвечаешь?» — спрашивает опять. «Отвечаю», — соглашаюсь. «Можешь дать мне слово, что будешь служить нашей общине так же, как Тутанхамону?» — «Могу», — говорю. «Значит, верю!»… Так и сказал: «Верю!» Мне сказал — у кого за плечами срок за грабеж! Вот какой наш Васильич! Авторитет!..
«Авторитет» этот, однако, при виде исполнителя несколько стушевался, что было заметно даже со стороны. Мотыльковцы недоуменно посматривали на встретившего Мефодия полковника и не могли понять, отчего их командир так растерян.
— Мне надо с вами поговорить, Сергей Васильевич, — попросил Мефодий. — Желательно наедине.
Мотыльков молча кивнул и указал рукой на противоположный конец бомбоубежища, которое было построено еще при советской власти специально для членов обкома компартии. Теперь в этих неприступных и сокрытых глубоко под землей бункерах обитала Первая община.
Полковник и Мефодий уединились в насосной, где стояли ручные и моторные помпы, качающие воду из пробуренных прямо в бомбоубежище скважин. Помпы работали отвратительно, моторные не работали совсем — видимо, от времени пришли в негодность поршни. Но путем некоторых усилий бочку- другую воды в сутки с помощью них можно было выкачать.
— Долго же вас не было, — посетовал агент Сергей после того, как затворил дверь насосной. — Я уж думал, больше не придете. Какие новости за периметром?
— Должен вас огорчить, Сергей Васильевич, — ответил Мефодий. — Я пришел не из-за периметра. Все это время я был здесь… неподалеку.
— Вы без оружия? — удивился Мотыльков, осматривая надетый на исполнителе грязный ватник который ничем не напоминал элегантные исполнительские куртки со встроенными слэйерами.
— Я попал в серьезную передрягу и еле унес ноги, — в общих чертах проинформировал акселерат руководителя Первой общины. Говорить полковнику о том, что он побывал в плену, не следовало — нечего вгонять агента в ненужные подозрения. — Теперь ищу смотрителя Гавриила, но, как уже понял, вы мне в этом вопросе не поможете.
— Не помогу, — подтвердил Мотыльков. — Последнего из ваших я видел аккурат перед войной. Поэтому даже не подскажу, где их сегодня искать.
— Все ясно, — огорчился Мефодий. — Что же поделаешь… Ладно, отыщем. Как вообще тут у вас дела, как настроение?
— Выживаем помаленьку. Детям только плохо: им ведь солнце надо, свежий воздух да витамины… А позавчера на поверхности с Президентом встретились.
Последние слова Мотыльков произнес таким невозмутимым тоном, будто сообщал, что ел сегодня на завтрак.
— Вы имеете в виду Президента России? — уточнил Мефодий, поскольку речь могла идти о президенте какого-нибудь крутого банка или фонда.
— Конечно, России, чего же еще? — ответил Мотыльков. — Выжил, повезло ему… Понятия не имел поначалу, что мне с такой важной персоной делать, но Президент сам предложил: оказывается, он неплохой переводчик — три языка знает. У меня ведь здесь иностранцев хватает, а хороших переводчиков нет, поэтому тяжело с басурманами общаться.
— Может, я чем помочь смогу? — предложил акселерат, вспоминая, как шагал сюда по бомбоубежищу между расположившимися на бетонном полу людьми всех возрастов. Были среди них закутанные в одеяла пенсионеры, чумазые заплаканные дети, угрюмые работяги, подавленные интеллигенты и даже бизнесмены, прежний лоск которых сошел с них, как эмаль с ведра, что использовалось для переноски щебня.
— Да, можете, — подтвердил Мотыльков, и командная сталь в его голосе сменилась усталым тоном обыкновенного человека. — Поскорее найдите своих и разрешите проблему раз и навсегда. Люди гибнут, а все, на что мы способны, так это лишь дать им продержаться еще какой-то срок. Страшно представить, что будет, если вдруг сюда ворвутся Сатиры. Две-три минуты, и нам конец…
— Сделаем, Сергей Васильевич, — ответил Мефодий, стараясь, чтобы слова его прозвучали как можно более обнадеживающе. — Никто о вас не забыл. Наведем порядок, вы только держитесь…
У народов Востока существует одно наблюдение, гласящее, что, если гора не сходит с места и не идет к Магомету, значит, Магомету ничего не остается, как выдвинуться к горе самому. В истории не осталось упоминаний о том, имелись ли случаи обратного, но то, что произошло в бункерах убежища Первой общины, можно было с полной уверенностью отнести к таковым.
В роли покладистой горы выступил смотритель Гавриил, правда, выступил невольно, поскольку изначально шел на встречу вовсе не с «Магометом»-Мефодием. Тем не менее Глава Совета и акселерат столкнулись практически в воротах бункера, когда первый пытался войти в бомбоубежище, а второй — выйти на поверхность.
Из донесений исполнителей-разведчиков смотритель Гавриил знал, где приблизительно искать общину агента Сергея; вычислить ее точное месторасположение для знакомого с городом Главы Совета было задачей несложной. Выдав себя за бесприютных бродяг-иностранцев, Гавриил и Иошида были обнаружены дозорными Первой общины и препровождены ими в место ее нынешней дислокации.
Исполнитель мог разминуться с Гавриилом и потратить потом на его розыск не одни сутки, если бы ушел из общины сразу после разговора с полковником. Остаться его вынудило желание поискать среди общинников брата Кирилла и его жену Раису. К своему глубокому разочарованию, родственников Мефодий не нашел, но задержка все равно получилась не напрасной.
Гавриил, Иошида, Мефодий и Мотыльков опять очутились в насосной, которую агент Сергей уже привык использовать для проведения приватных бесед.
— Замри на месте, малыш! — распорядился Гавриил, как только акселерат переступил порог насосной. — Замри, не двигайся и даже не дыши!
Мефодий безропотно повиновался (разве что дышать не прекратил), поскольку подозрительность смотрителей была оправдана: акселерат вернулся оттуда, откуда еще ни один из исполнителей не возвращался. Тем более вернулся после полуторамесячного отсутствия, за время которого с ним могли сделать все, что угодно.
Возникла заминка, причин которой не понимал лишь агент Сергей. Для него было удивительно, почему вдруг смотрители так настороженно встретили своего бойца, причем далеко не самого последнего.
Глядя на Главу Совета, Мефодий догадался, что Гавриил просто-напросто боится наладить с ним телепатический контакт, закономерно опасаясь, что мозг исполнителя может быть нашпигован разными
