сопровождении загадочно улыбающихся новых своих сподвижников. Осталось за семью печатями то, о чем так долго шла речь в стенах сей юдоли скорби, но несомненно — братия, усмотрев в предложении о сотрудничестве с пророком для себя хорошую выгоду, заверила его в полной поддержке.
Стоял погожий денек, когда народ, топчущий ярмарочную площадь, расступился, оставив посреди освобожденного пространства своего Пророка и двенадцать окруживших его ватиканских монахов.
«Возлюбленные чада мои! — заблажил Витторио, чья голова по самые глаза, несмотря на жаркую солнечную погоду, была укрыта капюшоном монашеского балахона. — Свершилось великое чудо, и мне милостию Отца нашего дана обязанность донести до вас благую весть! Не далее, как на той неделе посетил я обитель смиренных Слуг Божиих, где имел с ними беседу о спасении душ ваших. И когда преклонили мы колени в совместной молитве, как снизошел на нас столп света и глас Господень возвестил: „Раскройте же глаза, о слепцы! Как можно не видеть того, что творится у вас под носом! Куда бредете вы, уткнувшись взглядом себе под ноги? И это благодарность мне за то, что я пощадил обитель сию в день Страшного Суда? Разве ради этого отвел я от нее десницею своею потоки огненные, с небес льющиеся?“ — „О, Отец, — возопили мы, — прости нам невежество наше! Прости и не сочти за труд просветить заново верных служителей и провинившихся детей своих!“ — „Ну хорошо, — ответил Создатель, — прощены вы, ибо милостив я, а посему слушайте и внимайте. Дабы вновь не скатился мир сей в пропасть, и не пришлось мне опять карать его жестоко, основываю я здесь, среди греха и порока, форпост свой, крепкостенную цитадель, обязанную служить ориентиром всем заблудшим, а вместе с тем являться грозным предупреждением для тех, кто отвернулся от ока моего — я вечен и я спрошу с них за все! Имя сей цитадели — Ватикан, а не Рим, страшными пороками себя унизивший! И быть отныне ей Центром Мира, его великою главою и первым городом Земли! Тебя, верный мой слуга Витторио, нарекаю я правителем этого города, и даю тебе право быть истинным Пророком моим, доносящим Глас мой и повеления мои до всех живущих здесь. А единоверцев твоих, что стоят одесную тебя, в благодарность за то, что сохранили они Святой Крест вопреки всем чинимым Сатаною препонам, нарекаю Апостолами твоими, и число их двенадцать будет! И говорю я — да случится так! Аминь!“ А после наложил персты огненные на чело и мне, и братьям моим и… о узрите, сыны и дщери!»
Как по команде, Витторио и его спутники, до этого лишь молча кивавшие, сорвали с голов капюшоны балахонов. У всех них прямо посередине лба краснели свежевыжженные клейма в виде крестов, доходящих нижними концами до переносицы.
Ропот прошел по толпе — все были потрясены! Люди оглядывались друг на друга в явном смятении. Наконец благоговейный ужас пересилил-таки сомнения и, начиная с первых рядов, узревшие чудо граждане стали падать на колени, покорно склоняясь перед Пророком. Всеобщему порыву повиновались даже те, кто продолжал сомневаться — никому не хотелось стать «белой вороной» пред таким огромным количеством народа. А Витторио все вгонял и вгонял острые гвозди божественного волеизъявления в торчащие затылки своей паствы:
«Кому вы подчиняетесь сейчас? Кто правит вами? Погрязшие в разврате стяжатели- чревоугодники! Я знаю это доподлинно! Ибо пытаясь отыскать для вас правду на земле, неосмотрительно забрел в их чертоги! И ужаснулся тому, что увидел там! Отвечаю совершенно открыто — Господь намерен покарать их, и поскольку он отныне всецело доверяет нам с вами, то и судить сих богоненавистников доверено тоже нам! Мой приговор — виновны! И от лица Всевышнего приказываю вам, жителям Великой Цитадели и Центра Мира, привести приговор в исполнение! Только смертью эти нелюди способны искупить свою вину!»
Витторио очень рисковал, призывая народ к бунту, — подручные дона Джакомо были повсюду, — но сработал фактор внезапности: глава правящего клана ни сном ни духом не подозревал о том, что так любезно опекаемый им выходец из народа совершит подобный поступок, а посему оказался не готов к стихийному взрыву массового неповиновения.
Надо заметить, что недовольство своим правлением дон Джакомо вызывал уже давно. Пользуясь неограниченными правами нахождения у горнила власти, он, что называется, зарвался: повышал, когда вздумается, налоги, творил бесчинства в деле судопроизводства и открыто преследовал неугодных. Ему, бесспорно, следовало бы быть очень осмотрительным при подобной политике, однако он уповал на страх и неорганизованность своих подданных вкупе с их нежеланием массового кровопролития. И как выяснилось, ошибался…
Теперь народ шел за другим лидером, помеченным знаком не кого-нибудь, а самого Господа Бога, а пламенный призыв его и послужил тем последним брошенным кирпичом, оборвавшим стропы поддона и заставившим лебедочные тросы хлестнуть по тащившему этот груз крановщику.
Расправа над членами правящего клана была скорой и лютой — их всех, зашитых в дерюжные мешки, поглотили равнодушные к проявлениям человеческих страстей глубокие воды Тибра. Крики утопающих еще не смолкли, а Пророк с Апостолами уже въезжал в принадлежащие дону Джакомо просторные апартаменты, вся роскошная обстановка которых, правда, была благоразумно роздана малоимущим, что все же не помешало ей вновь возродиться в этих стенах через непродолжительное время.
Видя, на что способна разбушевавшаяся толпа, и понимая, насколько короток шаг от ее безграничной любви до такой же безграничной ненависти, Витторио счел разумным не слишком доверять своим добровольным телохранителям из народа и на всякий случай подстраховался.
Маркус Крюгер — это имя в те годы было известно в раздробленной Европе так же, как имена вождей наиболее влиятельных кланов, вот только сам он не принадлежал ни к одному из них. Главарь крупнейшего на юго-западе бандитского формирования, Крюгер за три-четыре года успел покрыть себя неувядаемой славой разорителя малых и средних городов. Однако на момент прихода Пророка Витторио к власти, звезда Маркуса почти закатилась — хоть оружия у него и было предостаточно, грабеж перестал приносить стабильный доход.
Тут-то и прибыл к нему эмиссар с Апеннинского полуострова…
Переговоры прошли успешно. Крюгер на следующий же день повел своих людей к стенам Божественной Цитадели. Эмиссар, являвшийся одним из бывших ватиканских монахов, а ныне входивший в круг Апостолов, следовал вместе с ним, ведя с главарем банды в дороге длинные душеспасительные беседы.
Через три дня по большей части конное воинство Крюгера достигло Ватикана. Жители города впали в панику и на скорую руку попытались собрать ополчение. Но каково же было их изумление, когда бандиты не только никого не убили, а оставили в полной неприкосновенности запасы продовольствия пригородных поселений, не разорив ни одного, самого захудалого курятника.
Дальнейшие события выгнали на городские стены всех ватиканцев вплоть до немощных калек, потому что история знавала лишь единичные случаи подобного. Распахнулись городские ворота, и к стоявшим при полном вооружении головорезам вышел окруженный Апостолами Пророк, причем вышли они с таким видом, будто пришельцы являлись не губителями городов, а обычной мирной делегацией. И вновь свершилось чудо: люди Крюгера вместе с самим Маркусом, подобно жителям бывшего Рима на ярмарочной площади, рухнули на колени, прося у Пророка прощения и впредь обязуясь ничем непотребным не заниматься. Некоторые историки упоминают о странных листках бумаги, зажатых у Крюгера в руке, утверждая, что это были страницы Святого Писания, хотя самые недоверчивые из скептиков предполагают, что Маркус во избежание непредвиденных накладок просто сверялся с текстом покаяния, написанного ему монахом-посланником. Я склонен верить последним, так как доводом в пользу их точки зрения может служить то, что ни до, ни после сей великолепной церемонии чего-либо более грамотного и лингвистически безупречного Маркус Крюгер не произнес.
Возложив длань поверх не очень широкого лба кающегося, Витторио милостиво отпустил ему за раз все прегрешения, изрекая при этом древнюю истину о том, что раскаявшийся грешник для Господа ценнее нескольких праведников. А потом прямо там же принял шайку в полном составе на службу по охране себя и своих соратников, дав им гордое и звучное имя — Защитники Веры. Таким образом силовая поддержка пророческого правления была обеспечена.
Еще через некоторое время на площади св. Петра был воздвигнут гигантский крест из остатков стальных конструкций прошлого, призванный символизировать великое значение произошедших событий для последующих поколений. При возведении этого символа Единственно Правильной Веры погибло
