невольничье судно. Если бы он перевозил негров, то был бы снаряжен иначе. И потом, недавно я как бы по ошибке забрел в трюмы, и смотрите, что я там нашел.
Он разжал руку: на его ладони лежали две золотые монеты с изображением солнца.
— Это из сокровищ инков! Точно такие же иногда привозят испанцы. И главное, я заметил, что другие трюмы заполнены любопытными приспособлениями для глубоких погружений, какими-то необычными маленькими якорями, лесенками и еще Бог весть чем. А вот место, отведенное под коммерческий груз, наоборот, чересчур мало для порядочного торгового судна.
— И что вы по этому поводу думаете?
— Ничего не думаю. Я могу сказать только одно — что этот пират живет разбоем. Как именно он разбойничает? А это уж не мое дело. По мне, так лучше уж пират, чем потенциальный конкурент. На пиратов мне наплевать — люди они смелые, спору нет, но почти ничего не смыслят в торговле. Они никогда не смогут по-настоящему господствовать на морях. Их место мало-помалу займем мы, торговцы. Вот поэтому мне было бы весьма интересно побеседовать с Рескатором с глазу на глаз. Он мог бы, по крайней мере, пригласить меня на ужин.
— Говорят, что его апартаменты на корме очень роскошны и там множество дорогих вещей, — сказал мэтр Мерсело.
Они ждали, что на это скажет Анжелика, но ею, как и всякий раз, когда речь заходила о Рескаторе, овладело какое-то тягостное, тревожное чувство, и она промолчала. Мэтр Берн пристально смотрел на нее, пытаясь прочесть что-либо в ее глазах.
Отчего темнота вместо того, чтобы сгущаться, наоборот, рассеивается? Можно подумать, что близится рассвет.
Цвет моря вновь изменился. Чернильно-черное у бортов, оно вдали казалось рассеченным надвое какой-то бледно-зеленой, как полынная водка, полосой. Когда «Голдсборо» вошел в нее, корпус его задрожал, точно бока лошади, почуявшей близкую опасность.
С капитанского мостика неслись команды.
Берн вдруг разобрал, что сверху крикнул по-английски марсовый:
— По правому борту плавучий лед, — перевел он.
Все как один повернулись вправо.
Рядом с кораблем высился ледяной утес, похожий на громадный белый призрак. Матросы с баграми и мотками канатов тут же выстроились вдоль фальшборта, чтобы попытаться предотвратить губительное столкновение с этой дышащей ледяным холодом горой.
К счастью, ведомое искусной рукой капитана судно прошло на безопасном расстоянии от препятствия. Между тем небо за айсбергом еще больше посветлело и в серой полутьме проглянули розовые проблески.
Онемевшие от изумления и страха пассажиры ясно различили на айсберге три темные точки; точки эти медленно поднялись и начали увеличиваться, приближаться к кораблю, превращаясь в три белых крылатых существа.
— Ангелы! — выдохнул Ле Галль — Это смерть!
Габриэль Берн остался невозмутим. Он обнял Анжелику за плечи (она этого даже не заметила) и сухо уточнил:
— Это альбатросы, Ле Галль.., просто полярные альбатросы.
Три огромные птицы летели вслед за кораблем, то описывая в небе широкие круги, то опускаясь на темную, плещущую у борта воду.
— Это дурной знак, — сказал Ле Галль. — Он предвещает нам бурю и гибель.
Внезапно Маниго выругался.
— Может быть, я сошел с ума? Или сплю и вижу сон? Что сейчас: день или ночь? И кто тут плетет, будто мы близко от Азорских островов? Проклятие! Да мы же плывем совсем другим путем…
— Именно об этом я и толкую, господин Маниго.
— А ты не мог сказать об этом раньше, болван?
Ле Галль рассердился.
— А что бы это изменило? Ведь хозяин на корабле не вы, господин Маниго.
— Ну, это мы еще посмотрим!
Они замолчали, потому что неожиданно все вокруг опять погрузилось во тьму. Странная заря померкла.
И тотчас же на корабле зажглись фонари. Один из огоньков приблизился к баку, где стояли Анжелика и четверо мужчин-гугенотов, и в ореоле света стали видны резкие черты старого арабского врача Абд-эль-Мешрата. Его лицо пожелтело от холода, хотя он был закутан почти до самых очков.
Араб отвесил Анжелике несколько поклонов и сказал:
— Хозяин корабля просит вас пожаловать к нему. Он хотел бы, чтобы вы провели ночь у него.
Смысл этой фразы, произнесенной по-французски без малейшей запинки и очень учтиво, был вполне ясен. Анжелика вскипела, от возмущения ее даже бросило в жар. Она уже открыла рот, чтобы отклонить оскорбительное предложение, но ее опередил Габриэль Берн.
— Мерзавец! — вскричал он дрожащим от ярости голосом. — Здесь, при нас, передать женщине такое гнусное предложение! Уж не воображаете ли вы, что находитесь на алжирском невольничьем рынке?
Берн занес кулак для удара, однако это движение разбередило его едва затянувшуюся рану и он, с трудом удержавшись от стона, вынужден был опустить руку. Анжелика встала между ним и Абд-эль- Мешратом.
— Вы сошли с ума! Нельзя так разговаривать с эфенди.
— Эфенди он или нет, он вас оскорбляет. Согласитесь, госпожа Анжелика, — он принимает вас за женщину.., за женщину, которая…
— Похоже, эти молодчики считают, что имеют права на наших жен и дочерей!
— вмешался бумажный фабрикант Мерсело. — Это верх бесстыдства!
— Успокойтесь, — взмолилась Анжелика. — В конце концов, все это не стоит выеденного яйца и касается только меня. Его превосходительство великий врач Абд-эль-Мешрат всего лишь передал мне.., приглашение, которое под иными небесами, скажем, на Средиземном море, можно было бы почитать за честь.
— Какой ужас, — сказал Маниго и беспомощно огляделся вокруг. — Дело ясное, мы попали в лапы к берберийцам, ни больше, ни меньше. Часть команды состоит из этой сволочи, и я готов побиться об заклад, что в жилах их хозяина тоже есть басурманская кровь, хотя он и строит из себя испанца. Он либо андалузский мавр, либо прижит от мавра…
— Нет, нет, — с жаром запротестовала Анжелика. — Я вам ручаюсь, что он не магометанин. Мы находимся на христианском корабле.
— Христианском?! Ха-ха-ха! Вот рассмешили! Госпожа Анжелика, у вас просто мутится рассудок — впрочем, есть из-за чего.
Арабский лекарь продолжал с бесстрастно-пренебрежительным видом ждать, кутаясь в свои шерстяные одежды. Достоинство, с которым он держался, и удивительно умный взгляд его темных глаз напоминали Анжелике Османа Ферраджи, и она чувствовала некоторую жалость, видя, как он дрожит от холода в этой ледяной ночи на краю света.
— Достопочтенный эфенди, я прошу извинить мою нерешительность и благодарю за то, что вы донесли до меня пожелание монсеньора Рескатора. Я отклоняю требование, которое вы мне передали — для женщины моей веры оно неприемлемо, однако я готова последовать за вами, чтобы лично дать ответ вашему господину.
— Хозяин этого корабля не господин мне, — мягко ответил старик. — Он мой друг. Я спас его от смерти, потом он спас меня от смерти, и мы с ним заключили духовный союз.
— Надеюсь, вы не собираетесь принять это наглое предложение? — вмешался Габриэль Берн.
Желая успокоить его, Анжелика коснулась рукой его запястья.
— Позвольте мне пойти и наконец объясниться с этим человеком раз и навсегда. Раз он выбрал такое время, что ж, пусть будет так. Поверьте, я действительно не знаю, ни чего он хочет, ни каковы его
