Филипп, поцелуи короля, безыскусная и возвышенная страсть бедного нормандца Колена Патюреля, короля рабов, грубые, но веселые утехи с Дегре, утонченные ласки герцога де Вивонна. Ах да, она совсем забыла Ракоци.., а в придачу к нему, наверное, и других…
Сколько лет прошло, сколько лет они оба прожили — вдали друг от друга, каждый по-своему… И того, что было, уже не забыть, не стереть.
Он непроизвольно поглаживал подбородок. Ему явно недоставало недавно сбритой бороды.
— Согласитесь, моя дорогая, — положение создалось весьма затруднительное.
Как может он сохранять этот иронический тон, когда она едва держится на ногах, так щемит у нее сердце…
— Мне хотелось прояснить его, но должен признать, что от моих попыток оно только еще больше запуталось.., нас с вами все разделяет.
— Идем, мама! Ну идем же, мама, идем, — повторяла Онорина, дергая мать за юбку.
— Вы, конечно же, вовсе не стремитесь к воссоединению, о котором несколько часов назад и не помышляли — ведь ваши мысли были целиком заняты другим…
— Мама, идем!
— Да замолчи ты! — крикнула ей Анжелика, чувствуя, что от всего этого кошмара у нее вот-вот расколется голова.
— Что касается меня…
Как бы взвешивая все «за» и «против», он обвел взглядом свою каюту с любовно подобранной дорогой мебелью и великолепными навигационными приборами
— убранством, среди которого протекала его бурная, трудная, увлекательная жизнь, в которой не было места Анжелике.
— ..Я старый морской волк, привыкший к одиночеству. Если не считать нескольких недолгих лет супружества, проведенных в вашем прелестном обществе, женщины всегда играли в моей жизни лишь эпизодические роли. Возможно, узнав это, вы почувствуете себя польщенной. Однако холостяцкое житье породило склонности, которые не очень-то располагают к тому, чтобы опять влезть в шкуру примерного супруга. Корабль мой невелик, в апартаментах места мало. И я предлагаю вам вот что… Давайте на время путешествия соберем все наши карты обратно в колоду и будем считать, что партия закончилась вничью.
— Вничью?
— Останемся каждый на своем месте. Вы — госпожой Анжеликой, в компании своих друзей, а я — здесь у себя.
Итак, Жоффрей от нее отрекается, он ее отвергает… Судя по всему, она ему просто не нужна. И он отсылает ее к тем, кого в эти последние месяцы она привыкла считать своими близкими.
— Может быть, вы еще потребуете от меня забыть все, что вы мне сейчас открыли? — спросила она саркастически.
— Забыть? Нет. Но в любом случае — не разглашать.
— Идем, мама, — твердила Онорина, продолжая тянуть Анжелику к двери.
— Чем больше я над этим думаю, тем больше убеждаюсь, что не в ваших интересах говорить вашим друзьям, что вы, хотя и очень давно, были моей женой. Они могут вообразить, будто вы к тому же — моя сообщница.
— Ваша сообщница? В чем?
Он не ответил. Его лоб прочертила резкая складка — он о чем-то размышлял.
— Возвращайтесь к ним, — бросил он сухо, словно отдавая приказ. — Ничего им не рассказывайте. Это бесполезно. Впрочем, они, скорее всего, просто решат, что вы не в своем уме. Пропавший и вновь обретенный муж увозит вас на своем корабле, не будучи тотчас же вами узнанным, — согласитесь, такая история у любого вызовет сомнения.
Он повернулся к столу и взял кожаную маску, которая защищала его изрезанное шрамами лицо от укусов соленых брызг и взглядов шпионов.
— Не говорите им ничего. Пусть они ни о чем не догадываются. Тем более, что эти люди не внушают мне доверия.
Анжелика уже была у двери.
— Поверьте, это взаимно, — процедила она сквозь зубы.
Уже стоя на пороге, в дверном проеме, держа за руку Онорину, она вновь повернулась и впилась в него жадным взглядом. Он снова надел маску — и это помогло ей яснее понять смысл его недавних слов.
Это был он и в то же время — другой человек, чужак. Жоффрей де Пейрак и Рескатор. Знатный сеньор-изгнанник и морской разбойник, которому пришлось расстаться с прежними привязанностями и жить только суровым настоящим.
Странно, но сейчас он казался ей более близким, чем минуту назад. Она чувствовала облегчение от того, что теперь может обращаться только к Рескатору.
— Мои друзья обеспокоены, монсеньор Рескатор, — сказала она, — потому что не понимают, куда вы их везете. Ведь это весьма необычно — не правда ли? — встретить льды неподалеку от Африки, где мы должны сейчас находиться.
Он подошел к черному мраморному глобусу, испещренному странными знаками. Положив на него руку — руку патриция, хотя теперь она была смугла, как у араба, — он медленно провел пальцем по инкрустированным золотом линиям. Наконец, после продолжительного молчания он словно вспомнил о ее присутствии и равнодушно ответил:
— Скажите им, что северный путь тоже ведет в Вест-Индию.
Глава 10
Граф Жоффрей де Пейрак, иначе — Рескатор, проскользнул в люк и быстро спустился по крутому трапу в трюм. Следуя за несущим фонарь мавром в белом бурнусе, он углубился в лабиринт узких коридоров.
Мерное покачивание нижней палубы под ногами подтверждало, что он был прав: опасность миновала. Хотя они шли в густом холодном тумане, который одел все реи и палубные надстройки тонким слоем инея, он знал — все будет хорошо. «Голдсборо» плыл по волнам легко, как судно, которому ничто не угрожает.
Он, Рескатор, отлично знал этот язык — знал, что означают различные скрипы и подрагивания корпуса и мачт — всего того, что составляет огромное тело его корабля, задуманного для плаваний в полярных морях и построенного по его собственным чертежам на главной верфи Северной Америки, в Бостоне.
Он шел, касаясь рукой влажного дерева, — не столько в поисках опоры, сколько для того, чтобы постоянно ощущать под ладонью могучий, способный противостоять любым опасностям корпус своего непобедимого корабля.
Он вдыхал его запахи: запах секвойи, привезенной с гор Кламат, из далекого Орегона, запах белой сосны с верховьев Кеннебека и с горы Катанден в Мэне — «его» Мэне — сладостные ароматы, которые не могла перебить проникавшая повсюду морская соль.
«Нигде в Европе нет такого прекрасного леса, как в Новом Свете», — подумал он.
Высота и мощь деревьев, великолепие сочной, глянцевитой листвы — все это стало для него подлинным откровением, когда он впервые увидел леса Америки — а ведь к тому времени его, казалось, уже трудно было чем-либо удивить.
«Открытие мира бесконечно. Каждый день мы убеждаемся, что в сущности еще ничего в нем не знаем… Всегда все можно начать сначала… Природа и ее четыре стихии всегда с нами, чтобы поддерживать наш дух и побуждать идти вперед».
Однако долгая схватка с враждебным морем и льдами, которую он вел прошедшей ночью, не
