В тот вечер пленники собрались вокруг тощего костерка, который они решили разжечь, чтобы испечь съедобные корни. Анжелика отошла в сторону и опустилась наземь, прижавшись лбом к плоскому камню, истерзанная видениями ручьев, журчащих под сенью пальм, чаш, до краев наполненных ледяными прозрачными напитками.
— Я больше не могу. Я хочу вымыться! И напиться!.. У меня нет сил…
Чья-то ладонь опустилась на ее склоненную голову. Такая большая рука могла принадлежать только нормандцу. Обессиленная Анжелика не могла пошевелиться. Он легонько потянул ее за волосы, заставив поднять голову. Она увидела, что он протягивает ей кожаный бурдюк, на дне которого плещется немного воды.
Его глаза блестели, он смотрел на нее испытующе.
— Это для вас, — произнес он. — Мы сохранили это для вас, каждый уделил по капле из своей доли.
Она упивалась мутной влагой, словно это был нектар. Мысль, что эти суровые люди пошли на жертву ради нее, подкрепила ее угасающее мужество.
— Спасибо. Завтра все пойдет лучше, — сказала она, пытаясь улыбнуться своими пересохшими губами.
— Ну разумеется! Если кто из нас и свалится по дороге, то только не вы, — отвечал он и столько неожиданной ласки было в его голосе, что у нее потеплело на сердце.
«Мужчинам вечно кажется, что я куда сильнее, чем на самом деле», — вздохнула она, вытягиваясь на своем каменном ложе. Все же она несколько приободрилась. Только что она ощущала себя безмерно одинокой, охваченной усталостью, бессилием и страхом, словно плотным коконом, отделившим ее от остального мира. Наверно такое же чувство испытывал Данте, когда, спускаясь по кругам преисподней, слышал лай трехглавого Цербера. То, что с ней происходит, разве это не ад?.. Наверное так, если бы не этот жест друга, протягивающего тебе последний стакан воды. Надежда! Она еле жива. Настанет день, когда мы увидим на фоне звездного неба колокольни христианского города. Настанет день, когда мы сможем вольно вздохнуть… и утолить жажду…
Глава 5
На следующее утро они спустились в долину. Еще раз увидели львов, те пожирали останки лошади. Это навели их на мысль, что где-то недалеко селение. Затем послышался лай собак, и снова пришлось подниматься в горы, обходя стороной деревню. Однако поиски колодца вновь привели их к опасным обитаемым местам. По счастью, они никого не встретили, а к колодцу наконец вышли. Поспешно обвязали веревкой самого худого из них — Жан-Жана-парижанина
— и спустили его с двумя бурдюками в колодец. Оттуда раздался истошный, какой-то булькающий крик, и его торопливо вытянули назад.
Бедного парня выворачивало наизнанку: казалось, он отдает Богу душу. Он опустился прямо на скелет какого-то животного. Мучимый жаждой, не удержался и набрал в рот воды, но она оказалась настолько осквернена падалью, что ему показалось, будто он умрет на месте. Весь остаток дня его тошнило, и он еле передвигал ноги: ядовитые газы, скопившиеся на дне колодца, отравили его.
Так прошел еще один страшный день. Лишь к вечеру спасение замаячило перед их глазами: голубая вода текла по дну долины в тени фиговых и гранатовых деревьев, над которыми качались высокие верхушки финиковых пальм. С трудом верилось, что это не мираж, но все же они начали спуск.
Старый Колоэнс спустился первым и побежал к воде по белой гальке маленькой отмели. Он был всего в нескольких шагах от столь желанной влаги, когда раздалось глухое рычание, и на фоне прибрежного песка мелькнул стремительный силуэт львицы. Зверь кинулся на старика.
Колен спрыгнул вниз и изо всех сил ударил львицу своей дубиной. Он размозжил ей голову и сломал хребет. Львица рухнула наземь в бешеных конвульсиях агонии.
Крик маркиза де Кермева смешался с другим рычанием.
— Берегись, Патюрель!
Маркиз со шпагой наготове в свою очередь бросился между нормандцем, стоявшим спиной к опасности, и громадным темногривым львом, появившимся из зарослей. Шпага проткнула сердце зверя, но, прежде чем испустить дух, лев двумя ударами страшных когтей распорол живот бретонского дворянина, выпустив на песок его внутренности.
Так за несколько мгновений волшебный оазис превратился в бойню, где потоки людской и звериной крови текли к прозрачной воде.
Стоя с окровавленной дубиной в руке, Колен Патюрель ждал появления других опасных животных. Но все было тихо. Видно, приход беглых рабов потревожил одинокую пару в сезон спаривания.
— Следите за зарослями слева и справа. Да возьмите пики!
Он склонился к маркизу де Кермеву.
— Друг, ты спас мне жизнь!
Стекленеющий взгляд маркиза, казалось, старался разглядеть лицо Патюреля.
— Да, Ваше величество, — пробормотал он.
Глаза его потухли, а в гаснущем сознании шевельнулись иные, почти сказочные воспоминания.
— Ваше величество… разве в Версале… Версале… С этим далеким и чарующим словом на устах он затих навеки.
Колоэнс еще дышал. Плечо его было ободрано до кости, и она торчала из раны.
— Пить! — жадно шептал он. — Воды!
Колен набрал бурдюк столь дорого доставшейся воды и напоил его.
Влияние Патюреля было столь велико, что никто из его мучимых жаждой спутников даже не подумал приблизиться к ручью.
— Пейте же, глупцы! — гневно бросил он им.
Опять ему приходится закрывать глаза одному из товарищей, которому он поклялся вывести его на свободу. И он предчувствовал, что вскоре придется в третий раз исполнить этот грустный обряд…
Под навесом белых лиан они обнаружили логово львов и наполовину съеденную газель. Раненого отнесли туда и положили на подстилку из сухой травы. Колен вылил на его раны остатки спирта и перевязал, как смог. Во всяком случае придется ждать, как пойдут дела у старика. Может быть, он выздоровеет? Он способен на это. Но как долго они смогут задержаться в этих краях, куда вода притягивает и животных, и людей?
Вожак подсчитал на пальцах число дней, оставшихся до условленной встречи у ручья Себон. Даже если они сегодня тронутся в путь, опоздание составит два дня. А ведь нельзя идти с умирающим Колоэнсом. Нормандец решил провести ночь на этом месте. Надо было схоронить маркиза де Кермева и обдумать создавшееся положение. Все нуждались в отдыхе. Завтра будет видно.
Когда спустилась ночь, Анжелика выскользнула из логова. Ни страх перед львами, ни тревога, нависшая над всеми ними, ни хриплое дыхание старика не могли избавить ее от непреодолимого желания погрузиться в воду. Один за другим пленники наслаждались купанием, пока она оставалась у изголовья раненого.
Колоэнс все время звал ее. Подобно большинству мужчин, в час страдания он жаждал женской, материнской заботы, ласки и понимания, утешения…
— Маленькая, дай руку. Маленькая, не уходи.
— Я здесь, дедушка.
— Дай мне еще попить этой прекрасной воды.
Она умыла его лицо, постаралась поудобнее уложить на ложе из травы. С минуты на минуту его муки становились все ужаснее.
Колен Патюрель раздал последние куски лепешки. Оставался запас чечевицы, но вожак запретил разводить огонь.
