Встретимся в Силуране!

— Слышал, — дрогнувшим голосом ответил Орешек. — Лучший театр в Грайане. Тебя, коряга кривая, к сцене и близко не подпустили бы.

Старуха замахнулась на связанного пленника... но не ударила, опустила руку. Лицо словно озарилось мягким светом.

— Ну, я тогда моложе была... красивая такая... В «Принце-изгнаннике» играла. Моим партнером был сам Раушарни Огненный Голос!

— Вей-о! И кого ты там играла? Четырнадцатую прислужницу королевы Арфины?

— Дурак! Говорят тебе — молодая была, стройная, пышноволосая... Играла Прекрасную Луанни.

— Ой, не могу! Ой, ты и врать, бабуся!.. Какая б ты там молодая ни была, но Луанни — это ж такая роль!.. Жабу тебе болотную играть, а не Песню Флейты!

Почернев от гнева, старуха бросила руку на рукоять кистеня, торчащего из-за пояса:

— Ты, ублюдок чумной крысы! Ты что там вякаешь? Я твой поганый язык с корнем выдеру и ножом к стене приколю!

Ингила отпрянула, а Орешек, неустрашимый до наглости, просиял улыбкой навстречу разгневанной разбойнице:

— Великолепно! Монолог в духе нежной и кроткой Луанни! Какое интересное прочтение роли! Еще кистень выхвати и над головой помаши! Жаль, Раушарни не видит!

Бабка недобро сощурилась:

— Ах так? Тебе надо — в духе Луанни?.. Ладно, гаденыщ получай!

Она убрала руку с оружия, выпрямилась, взгляд уплыл куда-то поверх голов... И в воздухе затрепетал голос — нежный, глубокий, полный сердечной боли:

Нет, мой любимый, не проси, не надо!
Не страх в моих словах, и не гордыня,
И не наивная девичья слабость...
Чтоб быть с тобой, прошла б я босиком
По снегу или углям раскаленным!
Но плата непомерная за счастье —
Своей любовью мир тебе затмить,
Из нежных слов и ласк соткать тенета
И спутать крылья сильные твои!
Враги считают, что глупа Луанни,
Годится лишь на роль приманки сладкой,
Чтоб в клетку заманить тебя... Постой,
Дай мне договорить! Ведь поцелуи
Твои лишат решимости меня...
Отвага тает... Путаются мысли...
Прощай! Взгляни туда, на горизонт!
Ты видишь, там рассветная полоска
Так ярко и победно заалела?
Пусть так же солнце славы и величья
Разгонит ночь судьбы твоей жестокой!
В седло, мой принц! В бессмертие скачи!

Женщина смолкла, словно обессилев в борьбе с собой. И тут же ей ответил мужской голос: низкий, хрипловатый, изнемогающий от страсти:

Но если власть, и слава, и величье
Не стоят слезки девочки моей,