Эти феаки, как бога, его почитали всем сердцем, Много даров подарили и сами желали отправить В целости полной домой. И был бы давно он уж дома. Много, однакоже, выгодней счел Одиссей хитроумный Раньше побольше объехать земель, собирая богатства. Он в понимании выгод своих выдавался меж всеми. В этом бы с ним состязаться не мог ни единый из смертных. Все это так мне Федон рассказал, повелитель феспротов. Мне самому поклялся он, свершив возлияние в доме, Что и корабль уже спущен и люди совсем уж готовы, Чтоб отвезти Одиссея в желанную землю родную. Раньше, однако, меня он отправил. Случайно в то время Ехал феспротский корабль в Дулихий, богатый пшеницей. Мне и богатства, какие собрал Одиссей, показал он. Десять могли бы они поколений кормить у иного, - Столько в доме его лежало сокровищ владыки. Про Одиссея ж сказал, что сам он в Додону поехал, Чтоб из священного дуба услышать вещание Зевса: Как вернуться ему на тучные земли Итаки, - Явно ли, тайно ли, раз он так долго на родине не был? Значит, как видишь, он жив. На Итаку он скоро вернется. Он уже близко! Поверь мне, вдали от друзей и отчизны Будет он очень недолго. Готов тебе в этом поклясться. Будь мне свидетелем, Зевс, из богов высочайший и лучший, Этот очаг Одиссея, к которому здесь я приехал, - Все совершится воистину так, как тебе говорю я. В этом году еще к вам Одиссей, ты увидишь, вернется, Только что на небе месяц исчезнет и сменится новым'. Мудрая так Пенелопа на это ему отвечала: 'О, если б слово твое, чужеземец, свершилось на деле! Много б тогда от меня получил ты любви и подарков, Так что всякий тебя, повстречавши, назвал бы счастливцем! Как, однако, ни будет, – я сердцем предчувствую вот что: Ни Одиссей не вернется домой, ни тебя не отправим В путь мы отсюда: хозяев уж нет здесь, каким до отъезда Был Одиссей в этом доме, – да! был таким он когда-то! - Странников всех принимавший и в путь отправлявший с почетом. Вот что, служанки: обмойте его и постель приготовьте - Все: кровать, одеяло, подушки блестящие, – так, чтоб Мог он в полном тепле дожидаться Зари златотронной. Завтра же рано обмойте его и маслом натрите, Чтобы внутри здесь, в столовой самой, вблизи Телемаха, Мог он сесть за обед. И тому самому будет хуже, Кто его больно обидит: тогда ничего уже больше Он от меня не добьется, хотя бы сердился ужасно. Как же, странник, ты сможешь узнать обо мне, превышаю ль Женщин я остальных умом и разумною сметкой, Если я грязным тебя и в платье плохое одетым Сесть к нам за стол допущу? Краткожизненны люди на свете. Кто и сам бессердечен и мысли его бессердечны, Все того проклинают живого и всяких желают Горьких скорбей для него, а над мертвым жестоко глумятся. Кто же и сам безупречен и мысли его безупречны, - Славу широкую всюду о нем между смертных разносят Странники, много людей называет его благородным'. Ей отвечая на это, сказал Одиссей многоумный: 'О достойная чести супруга царя Одиссея! Мне одеяла, подушки блестящие стали противны С самой поры, как впервые я критские снежные горы, В длинновесельном плывя корабле, за собою оставил. Лягу я так, как давно уж без сна провожу свои ночи. Много ночей проворочался я на убогих постелях, Так дожидаясь прихода на небо Зари пышнотронной. И омовение ног сейчас мне совсем не желанно. Нет, никогда наших ног ни одна не коснется из женщин, Тех, которые здесь несут свою службу при доме, Если женщины нет у тебя престарелой и умной, Столько же в жизни своей, как я, перенесшей страданий. Если бы ноги она мне помыла, я не был бы против'. Мудрая так Пенелопа на это ему отвечала: 'Милый странник! Милее в мой дом никогда не являлся Муж – разумный такой – из странников стран чужедальних. Все, что ты здесь говоришь, – так обдуманно, все так понятно! Старая женщина есть у меня, разумная сердцем. Ею и выкормлен был и выхожен тот несчастливец, Ею он на руки был в минуту рождения принят. Очень она уж слаба, но все ж тебе ноги помоет. Ну-ка, моя Евриклея разумная, встань-ка и вымой Ноги ему. Твоему господину он сверстник. Наверно, И Одиссей и ногами уж стал и руками такой же. Очень старятся быстро в страданиях смертные люди'. Так говорила. Лицо старуха закрыла руками, Жаркие слезы из глаз проливая, и грустно сказала: 'Горе! Дитя мое! Что я поделать могу! Как жестоко Зевс ненавидит тебя! А как ведь его почитал ты! Кто из смертных такие сжигал молневержцу Крониду Жирные бедра, такие давал гекатомбы, какие Ты приносил ему, жарко молясь, чтобы старости светлой Ты для себя дождался и блестящего выкормил сына? Лишь у тебя одного он день возвращения отнял. Может быть, где-нибудь так же над ним, чужеземным скитальцем, В чьем-нибудь доме богатом служанки бесстыдно глумились, Как издеваются здесь над тобою все эти собаки! Их постоянных обид и насмешек желая избегнуть, Не разрешаешь себя ты обмыть им. Но я-то готова Очень охотно исполнить приказ Пенелопы разумной. Ради не только самой Пенелопы тебе я помою Ноги, но так же и ради тебя. Глубокой печалью Дух мой взволнован внутри. Послушай-ка то, что скажу я.
