Чтобы не делать тебе и товарищам лишних убытков. Ты ж научи на дорогу и спутника дай мне, который В город меня проводил бы. А там уже волей-неволей Буду бродить я один – не даст ли мне кто-нибудь хлеба Или глоточка вина. Я к дому пойду Одиссея. Много л мог бы вестей сообщить Пенелопе разумной. Я бы там и в толпу женихов замешался надменных. Яств у них много. Когда бы они пообедать мне дали, Я бы им тотчас прислуживать стал, в чем они пожелают. Я тебе прямо скажу – послушай меня и запомни: Благоволеньем Гермеса-вожатого, бога, который Прелесть и славу дает всевозможным трудам человека, Мало нашлось бы людей, кто б со мною поспорил в искусстве Дров для топки сухих натаскать, топором наколоть их, Мясо разрезать, поджарить, напиток разлить из кратера - Все, что для знатных мужей худородные делают люди'. В гневе сильнейшем ему, Евмей свинопас, ты ответил: 'Что это, странник? Ну, как у тебя появилась такая Дикая мысль? Или хочешь ты там непременно погибнуть? Что вдруг тебе пожелалось в толпу женихов замешаться, Наглость которых, насилья к железному небу восходят! Знай, не такие, как ты, им служат, а все молодые; В новые все превосходно одеты плащи и хитоны; Головы смазаны маслом обильно, и лица прекрасны. Вот какие им служат. Столы же блестящие прямо Ломятся в доме от хлеба, от мяса, от вин медосладких. Нет, оставайся у нас. Собой никого не стеснишь ты. Будем и я и другие товарищи все тебе рады. После ж того как обратно воротится сын Одиссеев, Сам он и плащ тебе даст и хитон, чтобы мог ты одеться, И отошлет, куда тебя дух понуждает и сердце'. Так на это ему Одиссей многостойкий ответил: 'О, если б стал ты, Евмей, родителю Зевсу настолько ж Милым, как мне, что скитанья и муки мои прекратил ты! Нет ничего для людей ужасней скитальческой жизни. Много тяжелых страданий дает нам проклятый желудок В дни, когда к нам скитанья, печали и беды приходят. Раз ты здесь оставляешь меня, чтоб я ждал Телемаха, То расскажи мне про мать Одиссея, подобного богу, И про отца: на пороге он старости был им покинут. Живы ль еще старики, сияние видят ли солнца Или уж умерли оба и в царство Аида спустились?' Снова ответил ему свинопас, над мужами начальник: 'Я тебе, гость мой, на это скажу совершенно правдиво: Жив Лаэрт. Непрестанно в дому своем молит он Зевса В членах дух у него уничтожить. Тоскует ужасно Он об уехавшем сыне своем Одиссее, а также И о разумной супруге: она-то всего его больше Смертью своей огорчила и в раннюю дряхлость повергли. Что ж до нее, то в печали по сыне своем знаменитом Жалкою смертью она умерла. О, пусть ни один здесь Так не умрет, кто мне мил и со мной хорошо поступает! Прежде, покамест жила – хоть и в горькой печали – царица, Нравилось мне иногда ее слушать и спрашивать, так как Ею воспитан я был с Ктименою длинноодежной, Девой цветущей, из всех дочерей ее самою младшей. С нею я вырос, и мать лишь чуть-чуть меня меньше любила… После того же как оба достигли мы юности милой, Выдали в Зам ее и взяли бесчисленный выкуп. Мне же хитон подарила царица и плащ, чтоб одеться, Очень красивые также для ног подарила подошвы И отослала в деревню. И больше еще полюбила. Да, ничего уже этого нет!.. Но блаженные боги В деле, каким я тут занят, дают мне удачу. Чрез это Ем я, и пью, и с теми делюсь, кто достоин почтенья. Но от хозяйки теперь ни приветного слова, ни дела Мы уж не слышим с тех пор, как несчастие в дом наш упало, Люди надменные. Сильно невольникам всем бы хотелось Потолковать с госпожой, обо всем расспросить поподробней, Выпить винца и поесть у нее и с таким воротиться Чем-нибудь, что доставляет всегда удовольствие слугам'. Тут свинопасу в ответ сказал Одиссей многоумный: 'Бедный Евмей свинопас! Так, значит, уж малым ребенком Начал скитаться вдали от родителей ты и отчизны! Вот что теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая: Широкоуличный был ли разрушен врагами тот город, Где твой отец и почтенная мать обитали в то время, Или же был в одиночестве ты при коровах иль овцах Схвачен врагами, посажен в корабль и этому мужу Продан в дом, за тебя подходящую давшему плату?' Снова ответил ему свинопас, над мужами начальник: 'Раз ты, гость мой, спросил и узнать пожелал, то узнай же. Слушай в молчаньи меня, сиди и вином услаждайся, Ночи теперь бесконечно длинны. И поспать мы успеем И с наслажденьем послушать рассказы. Ложиться до срока Не к чему вовсе тебе. И сон неумеренный в тягость. Все же другие, кого их сердце и дух призывают, Спать пусть идут, чтобы завтра, едва только утро настанет, В поле с господскими выйти свиньями, позавтракав дома. Мы же в хижине здесь, едой и питьем наслаждаясь, Тешиться будем с тобой, вспоминая о бедах друг друга. Радость даже в страданиях есть, раз они миновали, Для человека, кто много скитался и вытерпел много. Это ж тебе я скажу, что спросил и желаешь узнать ты. Остров есть, по названью Сирия, – ты, может быть, слышал? - Выше Ортигии, где поворот совершает свой солнце. Он не чрезмерно людьми населен, но удобен для жизни, Тучен, приволен для стад, богат виноградом, пшеницей. Голода в этом краю никогда не бывает. Не знают
