— Что происходит? — по-русски спросил Николай Николаевич.
— Не волнуйтесь, профессор, — ответил по-немецки Рунке. — У меня чрезвычайное сообщение.
Лот сделал вид, будто он очень взволнован. Николай Николаевич посмотрел на часы: было четверть шестого. За неплотно прикрытыми шторами едва брезжил сероватый рассвет.
— Как вы сюда попали, господин Рунке? — спросил он.
— Пройдемте в кабинет, и я вам все объясню. Только неотложное дело могло заставить меня прийти к вам в такую рань.
Николай Николаевич, еще весь во власти смутного сна и странного пробуждения, подчинился воле Лота и в пижаме, стараясь не будить Ингу, прошел в свой кабинет. В кабинете горел свет, шторы были задернуты.
— Что здесь происходит… в моем кабинете? — спросил Николай Николаевич, на ходу соображая, как ему поступить.
— Что вы имеете в виду, профессор?
— Как вы сюда попали?
— Сразу же начну с главного, — Лот не повысил голоса, — вам привет от профессора Хаткинса.
— Откуда вы его знаете? Он ведь американец.
— Я привез вам из Нью-Йорка от профессора Хаткинса поклон и письмо. Наш комитет в лице профессора Хаткинса, а также ваших коллег по конгрессу — сэра Вильяма Мацера и господина Джеральда Гриннапа — ждут вас.
— Прекратите нести вздор.
— Они мечтают работать вместе с вами в лучшей экспериментальной лаборатории управления национальной безопасности США на самой совершенной электронной вычислительной аппаратуре.
— Значит, вы мне предлагаете измену Родине? Значит, Росток, концлагерь и Буш — все это липа?
— Лучшие свои годы ваш отец провел в США. Вы остались здесь случайно в 1920 году, во время эвакуации из Крыма. Вам было пять лет, когда вас поместили в сыпнотифозную палату третьего временного эпидемического госпиталя в Севастополе. Оттуда вас передали в детский дом. К тому времени ваши родители уплыли в Турцию на пароходе «Херсон» с остатками кавалергардского полка, к которому когда-то принадлежал ваш отец. Документы затерялись, а вы помнили лишь, что вас зовут Колей. По детдомовскому обычаю вас зарегистрировали как Николая Николаевича Николаева. На самом деле вы Николай Павлович Гринев, сын белоэмигранта. Вас ждет наследство..
— Прекратите болтать ерунду!
— Спокойно, профессор! Садитесь и слушайте! Ваш отец всю жизнь разыскивал вас и нашел, увидев знакомую родинку на фотографии крупного советского ученого. За встречу с вами в шестидесятом году он расплатился жизнью. Я могу документально доказать, что смерть вашего отца — дело рук коммунистов. — Лот вынул из кармана микропленку.
— Немедленно покиньте мой дом! Инга! — крикнул Николай Николаевич.
— Вот этого делать не нужно, — повысил голос Лот. — Девочка ни при чем. Если она войдет, я вынужден буду себя обезопасить.
— Что? — Николай Николаевич схватил со стола подсвечник.
— Спокойно, — жестко сказал Лот, схватив Николаева за кисть, сильно сжав ее при этом. — Сядьте. И на пять минут наберитесь терпения. Я расскажу вам о вашем младшем брате — Марке Рубинчике — он же Евгений Гринев, или Джин Грин — капитан зеленоберетчиков, агент американской разведки. Кстати, его вчера арестовали. Очередь за вами. Теперь вы выслушаете меня?
— Допустим! — Потрясенный Николай Николаевич взял себя в руки и, сделав вид, что он наконец-то смирился, полузакрыв глаза, глубоко уселся в кресло. Белки глаз у Лота были кроваво-черными, как у утопленника.
— Если вы дадите согласие работать с нами, повторяю, только работать, — продолжал Лот, — в вашем распоряжении будет институт, укомплектованный лучшими счетно-вычислительными машинами «Ай-би-эм». Вы будете жить в роскошной вилле под Аннаполисом на берегу океана. — Лот подошел поближе к Николаю Николаевичу и сел на краешек стола, готовый отреагировать на любое движение Николаева. — Вашим соседом по даче будет правнук великого Льва Николаевича граф Толстой… Он преподает в военно-морской академии. Вам будет положен оклад сто сорок пять тысяч долларов в год. Две, три, пять, сколько хотите, машин. Кроме того, вас ждет наследство вашего батюшки — восемьдесят тысяч долларов, а главное — наука, чистая наука с неограниченными возможностями, без вечного вмешательства властей. Паспорта для вас и Инги готовы. Вот они!..
— Убирайтесь к черту! — Николай Николаевич молодо поднялся в кресле. — Мне плевать на ваши виллы под Аннаполисом, на ваши «Ай-би-эм» и на вас да, да, на вас, господин Рунке. Или как вас там величают.
Он рванулся к Лоту, но был тотчас же отброшен мягким, но настойчивым толчком в грудь.
— А на это вам тоже наплевать, господин профессор? — Лот бросил ему под ноги фотографии его и Джина, улыбающиеся лица его и Лота у рояля, фотокопии некоторых его рукописей.
— Вы думаете, бесследно пройдет ваша встреча с отцом в 1960 году? — продолжал Лот, склонившись над ним. — Думаете, вас простят, когда узнают, что вы — Николай Гринев, сын уездного предводителя дворянства, бывшего ординарца при наместнике, кавалера святой Анны, награжденного офицерским Георгиевским крестом, активиста белого движения?.. Думаете, вам простят вашего братца — агента ЦРУ? А наш сегодняшний разговор? Вы, кажется, интересовались встречными условиями?
— Вон отсюда, гад! — закричал Николай Николаевич. — Вон!
Он закричал так громко, как только мог, в надежде, что не только Инга, но и соседи услышат этот истошный вопль.
— Помолчим, — вдруг совершенно спокойно и тихо сказал Лот. — Вы еще все взвесите. Я не тороплюсь. Пять минут на обдумывание, засекаю время.
Николай Николаевич встал, подошел к столу, рассеянно огляделся по сторонам и, перекладывая папки, стал рыться в бумагах. Потом он, словно невзначай, положил руку на массивное пресс-папье.
— Уберите руку! — скомандовал Лот.
Николай Николаевич не успел замахнуться, как в руках Лота оказался шприц размером с сигарету, заряженный иглой-ампулой с экстрактом раувольфии-серпентины.
— Очень жаль, — сказал Лот, — но в ваших же интересах мне придется применить насилие. Я посажу вас на самолет, вылетающий в Копенгаген, под видом тяжелобольного. Фальшивый паспорт и виза — все готово, есть и справка врача.
Лот выстрелил в упор, и Николаев упал на ковер лицом вниз.
— Фон Шмеллинг унд Лотецки, вы арестованы! — послышался за спиной у Лота голос.
Лот, не оборачиваясь, из-под руки выстрелил туда, откуда прозвучал голос.
— Зря стараетесь, подполковник Лот, — на этот раз обратились к нему по-английски, — со вчерашнего дня в ваших ампулах всего лишь безобидный нембутал… Руки!
В комнату вошли три человека в штатском.
Лот поднял руки на уровень плеч.
Глава тридцать вторая.
«Греми же, демократия!»
Вернувшись в камеру после разговора со следователем, Джин поднял с койки утренние газеты, которые не успел прочитать, и, просматривая заголовки, ходил по привычке по камере. Шесть шагов от двери до зарешеченного окна, шесть шагов от окна до двери…
И вдруг он остановился, остолбенел. На первой по лосе «Франкфуртер рундшау» чернела шапка
