говорил…», «…и вдруг входит Эдвард». Похоже было на то, что Эдвард Олби самый общительный человек в Нью-Йорке.
Битница в отличие от Натали считала, что гораздо смелее и «ближе к истине» пьеса Артура Копита под странным названием «Бедный, бедный мой отец в шкаф запрятан был мамашей, там пришел ему конец». Название, пожалуй, самое длинное в истории драматургии.[69]
Лот, усмехаясь, поглядывал на этих людей из совершенно чуждого ему мира: «Мне бы ваши заботы, господа артисты».
Плэйбой-латиноамериканец тем временем перекочевал от стойки к столику, поближе к Наташе, и теперь смотрел на девушку воловьими лживо-романтическими глазами. Лот перехватил его взгляд и, ласково улыбнувшись, показал кулак.
Стиляга в вежливом ужасе прижал руки к груди: что, мол, вы, как вы могли подумать, сэр!
Подошел официант, сказал доверительно:
— Через двадцать минут, сэр, «горбушка» будет доставлена к нам с Бродвея.
— Боюсь, что вы опоздали, Майк, — сказал Лот. — Вряд ли ваша забегаловка станет любимым местом артистов советского цирка. Может быть, их дрессированные медведи и кони зачастят к вам, ведь им все равно, где настоящий «рашен стайл», а где грубая халтура.
— Сэр, — воскликнул потрясенный официант. — Что вы говорите? Кони, сэр? Медведи? Я ничего не понимаю, сэр!
— Но считать денежные знаки вы хотя бы умеете?
Лот протянул незадачливому пареньку в русской косоворотке, в кушаке и высоких сапожках несколько крупных купюр.
После этого он вышел в вестибюль, быстро набрал номер телефона и, глядя на зеленое небо за вершиной «Тайм-энд-Лайф билдинг», резко скомандовал в трубку:
— Чарли к телефону!
— Кто это такой быстрый? — послышался ленивый голос.
— Не узнаешь, идиот? — рявкнул Лот.
Через несколько секунд раздался голос Чарли:
— Добрый вечер, хозяин.
«Ничем из них не выбьешь этого мяукающего акцента», — подумал Лот и, прикрыв трубку ладонью, быстро заговорил:
— Пошли несколько парней поинтеллигентней в ресторан «Русский медведь». Сам не появляйся. Из берлоги не выходи. Пока.
Он повесил трубку, приоткрыл дверь в «Чайную» и весело крикнул:
— Натали! Ползем дальше! Нас ждут великие дела!
Наташа вышла из ресторана вместе со своей подругой и каким-то бородатым, косматым битником.
— Лот, представляешь, этот официант попросил у меня автограф, — смеялась Наташа.
Зеленое небо, как в молодые годы, висело над гигантским городом, ранняя луна, пристроившись к боку небоскреба Ар-си-эй (радиокорпорации Америки), наблюдала, словно любительница острых ощущений, за подготовленным к схватке полем битвы. Резкий ветерок с осенней Атлантики бодрил мышцы, наполняя сердце холодным восторгом, словно в юности, именно в юности, когда «химмельфарскоманда» выходила на дело.
— Натали, а почему бы нам с тобой вдвоем не выступить в цирке? Думаешь, старый Лот ни на что не способен?
И на глазах изумленной публики подтянутый, англизированный джентльмен вдруг сделал оборотное сальто.
Прохожие, эти ничему не удивляющиеся ньюйоркцы, зааплодировали. Какая-то пьяная рожа высунулась из проезжающей машины, словно горнист с бутылкой у рта. Натали, прислонившись к стене, смотрела на жениха расширенными от веселого ужаса глазами.
— А вы парнюга хоть куда, — пробубнил битник.
— Браво! Браво! — закричала битница. — Он свой в доску! Он не «квадратный»!
— Лот, ребята хотят присоединиться к нашему «паб-крол», — сказала Натали. — Ты не возражаешь?
Лот взглянул на живописную пару. Оба были в невероятно затертых джинсах, а поверх маек на них красовались вывернутые мехом вверх вонючие овчины, в которых ходят самые бедные галицийские крестьяне.
«Вот это прикрытие! — мысленно восхитился Лот. — Нарочно не придумаешь».
Разумеется, при взгляде на битницу он не удержался и от такой мысли: «Классная грудь. Если „они“ хотят это купить, то „они“ знают, что делают. Жаль только, что не продается, но, может быть, дело лишь в цене?»
— Классный у нас получается десант! — воскликнул он. — Высадим-ка его на русскую территорию! Есть шанс убить медведя!
Битники уже забрались в его машину.
Девушку звали Пенелопа, то ли Карриган, то ли Кардиган, короче — Пенни. Парня — Рон Шуц, что, конечно, вряд ли соответствовало действительности. Рон был, по его собственному выражению, «наилучшим поэтом этой наихудшей страны», а также театральным художником. Зарабатывал на жизнь он тем, что развозил овощи по мелким лавчонкам в Гриниче и Баурн.
— Много ли мне надо? — говорил он Лоту. — Кеды стоят пять долларов, хватает на полгода, штаны эти я еще годика три проношу, шкура эта на всю жизнь, мне ее в Польше подарили
— А вы и в Польше побывали? — быстро спросил Лот, внезапно почувствовав к Рону жгучий интерес, граничащий с интересом к Пенелопе.
— Я в прошлом году почти во всей Европе побывал, — гордо сказал Рон. — Прицепил себе консервную банку к ноге и ходил из страны в страну. Рим, Вена, Париж, Мадрид…
— Банку-то зачем? — спросил Лот.
— Для жалости. Чтобы вызывать у этих зажравшихся свиней хотя бы такое элементарное человеческое чувство, как жалость.
— Может, вы и нам прочтете что-нибудь свое? — спросил Лот. — Какое-нибудь умеренно гениальное стихотворение?
— Хотите, прочту «Марш кубинской народной милиции»? — спросил Рон.
— Что, что? — спросил потрясенный Лот.
…С борта бронированного катера в прорези пулеметного прицела были видны перебегающие по дюнам фигурки «синих муравьев». Из зарослей по застрявшим на рифе десантникам стал бить станковый пулемет…
Рон начал читать, наполняя несущуюся машину густым и тяжелым, как колокольный звон, голосом. Голос, казалось, выдавит стекла окон.
«Вот сукин сын! — подумал Лот с усмешкой, и вдруг усмешка перешла в еле сдерживаемую ярость. — Попался бы ты мне на мушку, сукин сын, со своей консервной банкой».
Реклама гласила:
РУССКИЙ МЕДВЕДЬ
Известен превосходством русской кухни и также
ИСТИННО РУССКОЙ АТМОСФЕРОЙ.
Ленчи — обеды — ужины.
Всегда царит веселье в русском духе.
В музыкальной программе:
ЖЕНЯ БУЛЬБАС и его цыганский оркестр.
ПАША ЛОВАЖ, скрипач-виртуоз.
ГАРРИ ПАЕВ и др.
