молодой зелени деревьев и казался приглушенным. Зацветала вишня. Туристов в мемориальном центре Джефферсона было немного — главным образом пенсионеры, не спеша прогуливающиеся с фотоаппаратами на шее или видеокамерами в руках. По кромке приливного бассейна трусила группа джоггеров. Летели брызги из-под лопастей водяных велосипедов, седоки которых затеяли шуточную гонку.
Вот почему Фоке Малдер любил приходить сюда, когда ему необходимо было побыть наедине со своими мыслями. Здесь он мог спокойно посидеть на ступеньках. Над ухом не тараторили гиды, словно роботы, твердившие одно и то же изо дня в день. Не смеялись и не бесились дети. Словом, не было того балагана, который непременно возникал у мемориала старику Аврааму Линкольну или у памятника Вашингтону.
Его аккуратно сложенный темно-синий пиджак лежал рядом, на мраморной ступени. Малдер ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Он выглядел значительно моложе своих лет — на лице ни морщинки, каштановые волосы растрепаны морским ветром. Его можно было принять за ученого.
Впрочем, Фокса Малдера это вполне устраивало.
Он уже почти доел свой сандвич и приготовился было выпить содовой, как вдруг внимание его привлек высокий мужчина в темно-коричневом костюме, направляющийся в его сторону по краю бассейна, попутно разглядывающий окружающих и всем своим видом дающий понять, что нисколько не удивится, если встретит вдруг какого-нибудь знакомого. Малдер посмотрел по сторонам и понял, что прошмыгнуть незамеченным за угол здания или спрятаться за деревьями ему уже не удастся.
— Эй! — крикнул мужчина, заметив его, и приветственно взмахнул рукой.
Малдер изобразил любезную улыбку и остался сидеть, как сидел.
Эта встреча не входила в его планы. Все, что ему было нужно в столь славный день, — это его сандвич с содовой, хотя, разумеется, он предпочел бы оказаться сейчас у Рипли, в Александрии, и пить холодное пиво. И неплохо бы еще наблюдать при этом, как вон та хорошенькая брюнетка выписывает неторопливые круги на роликах. В ушах у нее миниатюрные наушники, а на поясе — «уокмэн». Малдеру всегда казалось, что удержать равновесие на роликовых коньках так же сложно, как и на обычных — принцип-то тот же. Впрочем, он и на детских-то, с роликами в два ряда, не мог устоять — по крайней мере когда он пробовал это делать, то большую часть времени не катался, а сидел на заднице.
В этот момент брюнетка повернулась к нему лицом, и Малдер, словно внезапно ослепленный, часто-часто заморгал, успев, однако, заметить, какой очаровательный у нее загар и как идут ей красные шортики в сочетании с красной же футболкой.
И тут на лицо его набежала тень.
Это был тот, рыжий.
— Малдер, — произнес он, остановившись на две ступеньки ниже и улыбнувшись своей идиотской улыбкой, — где же вы были?
— Здесь, Хэнк, где же еще?
Специальный агент Хэнк Уэббер мельком взглянул туда, где под сводчатым куполом возвышался монумент Томасу Джефферсону. В глазах его мелькнуло недоумение.
— Знаете, а я ни разу здесь не был. — Он растерянно покачал головой и провел ладонью по отливающим медью волосам. — Что это вас сюда занесло?
Малдер пожал плечами.
— Здесь хорошо. Тихо, — ответил он и, понизив голос, добавил: — Не то что в конторе. Уэббер намека не понял.
— Так вы уже в курсе, что произошло? Малдер рассеянно посмотрел на него.
— Ах, да, — воскликнул молодой человек, глуповато улыбаясь, — откуда же вам знать — вы же были здесь!
— Хэнк, ты не перестаешь поражать меня своим талантом по части дедукции.
Уэббер тут же понес какую-то несуразицу, на что Малдер лишь улыбнулся и махнул рукой, давая понять, что это была всего лишь глупая шутка.
— Так что же я должен знать?
— Хелевито.
Малдер вздрогнул, на мгновение забыв, что его только что оторвали от завтрака.
— А что с ним?
— Его взяли.
Малдер не знал, то ли смеяться ему, то ли исполнить ритуальный танец победителя и окончательно шокировать этого мальчишку — то ли просто сухо кивнуть, что в конторе считалось признаком хорошего тона, сделав вид, будто у него, собственно, никогда и не возникало ни малейших сомнений относительно того, чем закончатся продолжавшиеся к тому времени уже три месяца поиски похитителя. Тем более что похищенного им ребенка уже освободили целым и невредимым. Малдер не сделал ни того, ни другого, ни третьего, а просто хлебнул содовой и снова принялся за свой бутерброд.
Уэббер засунул большой палец за пряжку ремня.
— Ага! Еще и двух часов не прошло. Вы все правильно рассчитали, Малдер. Мы установили слежку за домом в Билокси, где живет его родня. Так и есть — сегодня утром Хелевито подваливает туда один- одинешенек. Всю ночь гулял на каком-то теплоходе; просадил в рулетку половину того, что получил в качестве выкупа — вторая половина, видимо, досталась какой-нибудь смазливенькой блондинке. — Хэнк рассмеялся и, довольный собой, покачал головой. — Первое, что он сказал, когда его взяли, было: «Черт меня побери, почему я не поставил на «36» и на «красное»?»
Хэнк мечтательно кивнул. Не говоря ни слова, Малдер отправил в рот сандвич и запил его содовой.
— Ну как? — спросил Хэнк и еще раз покосился в сторону мемориала.
Мимо прошмыгнула стайка монахинь, которые оживленно болтали, а завидя Малдера с Уэббером, приветливо улыбнулись им обоим.
Брюнетка на роликах исчезла, не удостоив их даже взгляда.
Уэббер хмыкнул и принялся поправлять галстук.
— Ну как? — снова спросил он.
— Послушай, Хэнк. Человек завтракает, человек наслаждается свежим воздухом, солнцем... а особенно покоем и тишиной, которых ему так не хватает в конторе. Я что-то не совсем понимаю, чего ты от меня ждешь?
Молодой человек, казалось, был совершенно сбит с толку:
— Но как же... ведь если бы не вы, мы бы его так и не накрыли, верно? То есть я хочу сказать: всем, кроме вас, было невдомек, что у этого парня патологическая страсть к игре, так? Никому бы и в голову не пришло искать его родственников. Так что... — Он рассеянно развел руками. — Так что же, вы не рады?
— Радости через край, — сухо произнес Малдер и тут же пожалел об этом, заметив, что его юный коллега смотрит на него с каким-то детским укором. Он видел: этот мальчишка пока еще искренне верит в то, что каждый арест знаменует собой торжество справедливости и достоин соответствующих случаю слов, в то, что каждый мошенник, крупный ли, мелкий ли, упрятанный за решетку, это повод по крайней мере для небольшой вечеринки. Но он не мог знать другого — того, что чувство упоения, которое ты получаешь от работы, всегда одинаково. Будь это твой первый арест или сто двадцать первый, или даже миллионный. Как одинаково и твое отношение к этой работе — вот, мол, еще один паршивец получил по заслугам.
Однако хорошие агенты, лучшие из лучших, никогда не забывают о том, что, поддаваясь упоению, легко упустить из виду обратную сторону их работы — что где-то на очереди всегда стоит следующий мерзавец.
И эта очередь никогда не иссякнет.
Просто никогда.
Порой осознания одного этого факта оказывается достаточно для того, чтобы превосходный агент превратился в циника и начал совершать ошибки, которые зачастую приводят его к гибели.
Малдер не хотел, чтобы подобная участь постигла его.
