Мята. Он почувствовал едва различимый запах мяты — одеколон или лосьон после бритья? — и еще тепло, исходившее от одежды неизвестного, словно тот, прежде чем найти его, проделал долгий путь под палящими лучами солнца. Рука была на редкость сильной, но Малдер не мог увидеть ее, не повернув головы.
— Мистер Малдер. — Голос был мягкий и не очень глубокий.
Малдер кивнул. Он умел быть терпеливым, хотя и отличался вспыльчивостью и не любил, чтобы им понукали. Попытался расправить плечи — но пальцы, сжимающие плечо, не дали ему этого сделать.
— Луизиана. — Голос был обращен куда-то в сторону, и Малдер понял, что тот, кому этот голос принадлежит, повернул голову. — Это не то, что вы думаете — и все же советую вам отнестись к делу серьезно.
— Не возражаете, если я спрошу, кто вы? — тем же невозмутимым тоном осведомился Малдер.
— Возражаю.
— А если я спрошу...
— Возражаю.
Пальцы впились в плечо еще сильнее. Малдер поморщился от боли — видимо, оказался задетым какой-то нерв. Он кивнул. Все понятно — держи язык за зубами, не задавай вопросов и внимательно слушай.
Снаружи донеслись голоса — дети. Странно — на сей раз они вели себя тихо, как и подобает вести себя в подобном месте.
Раздался автомобильный гудок.
— Мистер Малдер, то, что ваш отдел работает снова, вовсе не означает, что вы больше никому не мешаете. Кое-кто хотел бы убрать вас с дороги, — легкий шорох материи, и голос стал ближе, перейдя на резкий шепот. — Вы по-прежнему беззащитны, мистер Малдер, хотя и не в наручниках. Не забывайте об этом. Не надо.
В тот момент, когда детские голоса звучали уже в стенах музея, эхом отражаясь от стен, рука особенно безжалостно сдавила его плечо. На глаза Малдера навернулись слезы. Почувствовав, как мелко затряслись его колени, он слабо вскрикнул и попытался выбросить вперед руку, но не успел и, ударившись лбом о постамент, завалился на мраморный пол. Когда в голове у него наконец прояснилось, он обнаружил, что стоит на четвереньках с
опущенной вниз головой. Поморщившись от боли, он покосился направо — единственный, кто попал в его поле зрения, была маленькая девочка с косичками в ярко-синей курточке. В руке она держала мороженое.
— Вам нехорошо, мистер? — спросила она, облизывая мороженое.
Малдер осторожно потрогал плечо, мысленно выругался и, отдышавшись, слабо кивнул.
Появилась какая-то женщина. Мягко отстранив девочку, она спросила:
— Сэр, вам нужна помощь? Он взглянул на нее и, вымученно улыбнувшись, произнес:
— Просто закружилась голова...
Опершись о постамент, он с трудом поднялся на ноги. Женщина, а вслед за ней и дети — человек десять — опасливо попятились.
— Ничего, благодарю вас, — пробормотал он и, пошатываясь, направился к выходу.
Женщина вежливо кивнула.
Малдер вышел на улицу.
Налетевший ветер растрепал ему волосы. Малдер рассеянно смахнул их со лба. Плечо ныло, но боли он почти не ощущал. Зато он затылком чувствовал ледяное дыхание у себя за спиной.
Кем бы ни был этот незнакомец, он не угрожал ему — хотя ничего и не обещал.
Впервые за последнее время Малдер пребывал в легком возбуждении — верный признак того, что он снова вышел на охоту.
Только на сей раз его добычей должны стать не уголовники.
Его добычей должна стать истина.
Глава 3
Капралу Фрэнку Ульману обрыдло валяться на кровати. Болела спина, болела задница, болели ноги. Не болело только одно место — голова, которой Фрэнк и рассудил, что если он еще раз примется считать трещины на потолке, то непременно свихнется.
Нечего сказать, веселый выдался вечерок.
Самое же обидное заключалось в том, что причиной всему была его собственная глупость. В самом деле, вчера вечером он мечтал об одном — тихо выпить, снять девочку — его постоянная подружка сегодня работала, чтобы наутро не мучило похмелье. Ничего особенного. Он без проблем справил у сержанта увольнение и оделся в гражданское. Два уорент-офицера, всю дорогу спорившие о том, примет министерство обороны решение закрыть Форт Дике или нет, подбросили его до Мар-вилла.
Возле «Барни» он вышел.
Заказав себе выпивку, Фрэнк перекинулся парой слов с барменом, в очередной раз подивившись, как это тот умудряется таскать такую гору
мускулов, посмотрел по ящику, как подают «Фил-лис». Затем его внимание привлекли разговоры о старине Греди — неделю назад бедняге полоса-л». бритвой по горлу.
Жаль. Он был по-своему привязан к этому бедо-лаге, время от времени угощал выпивкой и любил послушать его байки. Греди называл его «Сэл» — говорил, что, мол, Фрэнки как две капли воды похож на какого-то старого актера — или кем он там был? — по имени Сэл Минео. Первое время Фрэнк поправлял его, а потом перестал. Если парень считает, что он похож на кинозвезду — плевать.
И вот Греди приказал долго жить, а вместе с ним и Сэл. Жаль.
Он пропустил еще стаканчик, понаблюдал еще за одной подачей, а затем совершил свою первую ошибку: решил снять бабешку, сидевшую в одиночестве за столиком в глубине зала. При свете ламп она показалась ему ничего себе — впрочем, он и не собирался привередничать. Энджи здесь не было, но он-то был здесь! Тут-то Фрэнк и допустил промашку, потому что эта сучка никак не хотела, чтобы ее снимали, о чем и не преминула заявить во всеуслышание. Он продолжал настаивать, и она в конце концов предложила ему катиться к такой-то матери, а по дороге заняться сексом с самим собой, причем в крайне непристойной и неестественной форме.
Второй его ошибкой было то, что он швырнул перед ней на стол двадцатку и сказал, чтобы она либо заткнулась, либо соглашалась и еще чтобы не забыла вернуть ему сдачу.
В третий раз он ошибся, когда не послушался бармена, который начал было уговаривать его уносить ноги.
Уязвленный до глубины души, капрал Ульман, которого к тому времени уже порядком развезло, поскольку он пил «ерша», полез в бутылку и обозвал бармена педиком...
Очнулся он в гарнизонном госпитале ВВС, в Уолсоне, где ему наложили швы на подбородок и гипсовую повязку на левую руку. Перед глазами у него маячила зверская рожа сержанта — он был уже в госпитале, когда Фрэнки доставила туда полиция.
Приказ был краток: постельный режим, таблетки и чтобы носу своего не показывал.
Весь последующий день Фрэнки только и делал, что глазел в потолок. Рука болела изнуряющей, пульсирующей болью. Изжелта-лиловая от побоев физиономия походила на дорожную карту.
Никто не посочувствовал ему.
Сержант предупредил Фрэнки, что, когда тот встанет на ноги, он на нем живого места не оставит. Опять двадцать пять!
Решив, что терять ему все равно нечего, капрал Ульман свесил ноги с койки и минуту сидел, выжидая, пока пройдут круги перед глазами. Надо выбраться отсюда. Немного прогуляться. Подышать свежим воздухом. Может, даже сыграть где-нибудь в картишки и потрепаться. Что угодно, лишь бы не
