мне, когда он просил у меня помощи, а он просил ее сейчас.
— Полагаю, что он обвиняет меня в своем аресте, — сказал Ричард с обдуманной прямотой. — Я разговаривал с чиновниками в магистрате, и они сказали, что мало чем могут помочь нам, нам, Лейси, представляешь, Джулия! Если только мы не скажем, где он может скрываться.
Ричард поставил чашку на стол и протянул ко мне руку.
— Джулия!
Он произнес это так, будто мы были маленькими детьми и у него были такие же маленькие заботы. Он, словно ребенок, звал своего лучшего друга, свою сестру на помощь.
Я обеими руками держала свою чашку.
— Да?
— Ты думаешь, он придет сюда? — Ричард опустил руки и смиренно сложил их на коленях, как маленький.
— Нет, — честно ответила я. Я не собиралась дразнить и мучить его, это было не в моих правилах. И говорила я об этом с сожалением. Я была уверена, что никогда больше не увижу Ральфа Мэгсона, и сожалела об этом.
— Он не придет с цыганами, которые всегда зимуют на общинной земле? — жадно переспросил Ричард. — Они, кажется, приходят по лондонской дороге, да? Это не они вызволили его из тюрьмы? А они ведь тоже музыканты, вспомни, Джулия. Мы когда-то приглашали их на Рождество, помнишь?
Я молча кивнула. Конечно, я помнила. Я знала, что я помню все в тоннеле боли, ведущем в мое детство. Я любила Ричарда и любила Вайдекр с такой неизменной и глубокой нежностью, которую ничто, казалось, не могло разрушить.
— Помню, — ответила я. — Но думаю, что мистер Мэгсон ради безопасности сядет в Лондоне на корабль. У него, наверное, много друзей моряков.
— Ты не думаешь, что он придет сюда? — настойчиво требовал ответа Ричард. Его глаза требовали успокоить его, как может требовать покоя ребенок, разбуженный среди ночи страшным сном.
— Нет, — уверенно повторила я. Я не стремилась успокоить Ричарда и прогнать его страхи. Холодная пустота в моем сердце заставляла меня думать, что никогда в жизни я больше никому не приду на помощь, и менее всего Ричарду. Но мне не хотелось дразнить его.
— А если он все-таки явится сюда, то, как ты думаешь, Экр спрячет его? — настаивал Ричард. — Помнишь, они ведь прятали Денча, Джулия!
— Понятия не имею, — ответила я. — Я давно не была в Экре. Ты должен знать лучше, чем я, настроение людей. Станут ли они прятать твоего врага или будут лояльны к Лейси?
Во внезапном нетерпении Ричард вскочил со стула и забегал по комнате. «Да, — холодно отметил уголок моего разума, — ты действительно напуган, не правда ли, Ричард? Ты, который сделал так много, чтобы люди боялись тебя. И теперь ты сам не помнишь себя от страха».
— Я хочу, чтобы ты отправилась в Экр, — вдруг решил Ричард. — Я хочу, чтобы ты поехала туда завтра. Я велю приготовить тебе экипаж, а если в нем будет не проехать, то ты поедешь в коляске. Или же отправишься верхом! Для тебя это будет совершенно безопасно, если лошадь будет идти медленным шагом, или даже пусть грум поведет ее под уздцы. Я хочу, чтобы ты поехала туда и сказала им, что Ральф сбежал из тюрьмы и что он представляет собой опасность для людей. Скажи им, что за его голову обещана большая награда, непременно скажи это, Джулия! И скажи, что если он появится в Экре, то я лично от себя добавлю еще сотню фунтов тому, кто предупредит нас об этом. Это подействует на них, да, Джулия?
— Это зависит от того, в каком состоянии сейчас люди, — ровно ответила я. — Достаточно ли они бедны для того, чтобы предать старого друга за сто фунтов.
Ричард подошел к окну, но не стал отдергивать шторы. Ральф был известен как меткий стрелок.
— По-моему, ты являешься их старым другом, и если ты попросишь их об этом, то они все сделают, чтобы угодить тебе. Разве не так?
— Не могу сказать. — Я потянулась к шнурку и попросила возникшего в дверях Страйда убрать со стола. — Я вправду не знаю, Ричард. К тому же мне осталось всего две недели до родов. Я уверена, что мистер Сейнтли был бы против того, чтобы я уезжала от дома так далеко. Как ты, может быть, помнишь, он уже несколько недель назад запретил мне выходить из дома.
Ричард резко повернулся на каблуках, но не стал отвечать, увидев Страйда. Тот с тревожным любопытством взглянул на нас обоих, и я заметила, что он боится оставлять меня наедине с Ричардом.
— Вам нечего тут делать, — грубо сказал ему Ричард.
Страйд посмотрел на меня, и я кивнула.
— Все в порядке, Страйд, можете идти.
Он едва заметно поклонился и вышел.
— Ты — моя жена, — заговорил Ричард, овладев собой. — А опасность угрожает мне лично, и поэтому ты поедешь в деревню, раз я этого хочу, Джулия.
— Раз ты хочешь этого.
Мне нечего было терять. Если роды начнутся в Экре, то я могу отправиться к викарию или в любой из коттеджей и родить свое дитя там. Если же мне придется поехать туда верхом, и это повредит ребенку, то что ж, я достаточно ожесточила свое сердце для этого. Я поклялась, что в Экре не будет следующего сквайра, и я готова на все. Я любила маленького ребенка, ворочающегося у меня в животе, но я не хотела растить нового хозяина на земле. Я молилась, чтобы он умер.
Сказать правду, я молилась, чтобы я умерла тоже.
Поэтому для меня не имело никакого значения, поеду ли я в Экр верхом или в карете, родится ли мой ребенок в одном из коттеджей или прямо в канаве на дороге. Ничто больше не имело значения. Ральф свободен, и у меня не осталось больше дел на земле, кроме того, чтобы родить ребенка и забрать его куда- нибудь подальше от Ричарда и от Вайдекра.
Мой призыв к Экру предать Ральфа едва ли стоил больше, чем ветер, унесший мои слова прочь. Только Ричард мог надеяться, что кто-нибудь в Экре пойдет против Ральфа. Он был их черным сквайром, сосредоточением и выражением их ненависти к Лейси. Они могли время от времени быть лояльными по отношению к нам, они могли продавать или даже отдавать даром свой труд. Они могли даже любить или ненавидеть нас. Но Ральф был единственным человеком, которому они доверяли. Если бы он решил остаться в Англии, то здесь он был бы в полной безопасности. И никаких денег не хватило бы, чтобы подкупить их.
Карета остановилась на лужайке у старого каштана, где по вечерам собирались старики. Это было лучшее место для переговоров. Я вышла из кареты и стала ждать, пока откроются двери домов и люди подойдут ко мне. Я смотрела на старые, давно знакомые лица и видела их такими, какими они были в моем детстве: замкнутыми, враждебными, холодными.
Они не голодали. Пшеницы, спрятанной Ральфом, должно было, как он и надеялся, хватить на зиму. Они не были плохо одеты. У них наверняка были сбережения, которые могли бы поддержать их. Но от них ушла радость, и я подумала, что во многом эта зима будет для них даже хуже предыдущей, потому что теперь они научились надеяться.
Бедные глупцы. Бедные доверчивые глупцы. И наихудший из глупцов — я, которая имела шанс дать им счастье, но потеряла его из-за своей трусости, потому что я не нашла в себе силы встать и сказать: «На меня жестоко напали, и это не по моей вине».
Жители Экра собрались вокруг меня, и я видела, что лица их угрюмы. Ребенок взбрыкнул у меня в животе, и я невольно положила на него руку. Каждый раз, когда я ощущала его движения, меня охватывала нежность к этому маленькому созданию. Но когда я видела вокруг себя эти несчастные глаза, я мысленно отказывалась от него.
Этот ребенок не должен вырасти.
Я помнила, что когда-то сказал Ральф о французских монархах. Я помнила, что он предупреждал: сначала надо посеять, а потом жать. Вайдекр нужно очистить от Лейси. Разгневанные французские революционеры собирались казнить своего короля. Я намеревалась искоренить на своей земле линию Лейси.
Я оглянулась вокруг и заговорила:
