— О, это пусть вам объяснит мистер Смит. Я в подобных вещах не разбираюсь.
Тут возникло недоразумение с ключом, который явно не подходил к замку. Мы все по очереди тщетно пытались его открыть.
— Мне дали не тот ключ или же вам — не тот номер, — заметил мистер Квигли. И он сказал охраннику на примитивном испанском, который был понятен даже мне: — Пойди скажи им. Выясни, какой все-таки у него номер.
Охранник возразил, что это — дело мистера Квигли. А у него есть приказ, который он и выполняет. При этом снова несколько раз фигурировало имя полковника Мартинеса. Он — охранник и должен быть здесь. С сеньором… сеньором… Он же меня охраняет. Ему не ведено оставлять сеньора… одного. Он явно не знал, как меня величать.
Я попытался довести до сведения их обоих с помощью обрывков испанского, сохранившихся в памяти со времен занятий с Капитаном, что готов пойти сам. Я увидел, что эта идея им не понравилась, и в конечном счете мы втроем спустились в холл с этажа, окрещенного из суеверия четырнадцатым.
Загвоздка оказалась не в ключе, а в том, что мне назвали не тот номер. А с моего ключа каким-то образом слетела бирка с номером и потерялась. Мне была отведена точно такая же комната в точно таком же коридоре, но этажом ниже, который — опять-таки из суеверия — тоже именовался четырнадцатым, и мистер Квигли, войдя в нее, воскликнул:
— Ну, конечно, он отдал вам собственный номер. Вот тут на ковре пятно от напитка, который, помнится, он пролил. Наверное, он не хотел, чтобы во время его отсутствия в этой комнате жили посторонние.
Комната была достаточно большая, и если мне спать на диване, то мы вполне уместимся в ней с Капитаном, подумал я. Собственно, меня поразила роскошь номера, казалось, так не вязавшаяся с характером Капитана, — возможно, правда, в ту пору, когда он называл себя полковником…
В номере был бар и холодильник, полный маленьких бутылочек, и, обнаружив это, я предложил выпить. Охранник отказался — возможно, из профессиональных соображений, как это сделал бы шофер такси, — а мистер Квигли быстро согласился. Со стаканом в руке он показался мне несколько более похожим на человека. Мистер Квигли опустился на диван, тоща как охранник продолжал стоять, точно часовой, у дверей. Я чувствовал себя скорее под стражей, чем под охраной.
Мистер Квигли выпил свою бутылочку виски без воды, но так и не произнес ни слова. Только задумчиво облизнул губы. Я подошел к окну, чтобы взглянуть на раскинувшийся широким полукругом, неведомый мне город. Я увидел лишь небоскребы, казалось состязавшиеся друг с другом в высоте, и, насчитав среди них четыре банка, заметил мистеру Квигли, чтобы как-то завязать разговор:
— Похоже, мы тут в банковском районе.
— Весь город, — сказал мистер Квигли, — банковский район, за исключением трущоб. По-моему, тут сто двадцать три международных банка. — Опять точные цифры.
Последовало долгое молчание. Я прикончил свое виски и лишь тоща нарушил его:
— Это, должно быть, очень дорогой отель, мистер Квигли?
— В Панаме нет дешевых отелей, — ответствовал мистер Квигли скорее с гордостью, чем с иронией.
Я подумал о чеке на крупную сумму, который прислал Капитан и благодаря которому я очутился здесь, а также о его любимой фразе насчет каравана мулов.
— У Капитана, то есть мистера Смита, дела идут, видно, неплохо, — сказал я.
—
— И, однако же, он попросил именно вас позаботиться обо мне.
— Мы друзья, — ответствовал мистер Квигли, — правда, не близкие. Время от времени я могу быть ему полезен, и он это, ценит. Я убежден, что со временем наша дружба окрепнет, так как у нас есть общие интересы.
— Мулы? — спросил я его.
— Какие мулы?
— Да это я так, — сказал я. — Вы не представляете себе, когда он может вернуться?
— Понятия не имею. Но можете не волноваться. Я же вам сказал: он договорился с портье о кредите для вас. В отеле вам не придется ничего тратить. Только подписывайте счета.
Прошло немало времени с тех пор, как я в последний раз видел Капитана, но тут я снова вспомнил, как он подписал тот счет, когда мы ели копченую лососину и я пил оранжад.
— А теперь, — сказал мистер Квигли, — прошу меня извинить. Я спешу. Дела. Мой телефон на этой карточке, можете звонить, если у вас возникнут какие-либо проблемы. — Он протянул мне для пожатия свои длинные холодные пальцы, сухо, наспех тряхнул мою руку, и я остался наедине с моей охраной.
По счастью, мой охранник знал немного английский, а его проблемы я мог восполнить собственными скромными познаниями в испанском, так что за часы, проведенные вместе, каждый из нас быстро обогатил свой лингвистический запас. Это оказалось весьма кстати, ибо в ближайшие несколько дней мы очень сблизились с Пабло. Он нравился мне куда больше мистера Квигли. Мы вместе обедали в ресторане отеля, где официанты в матросских костюмах подавали плоды моря, а на стенах висели канаты. То, что Пабло носил при себе револьвер, казалось, вызывало не больше любопытства, чем матросские костюмы официантов, а револьвер вполне вписывался в романтический фон, которым я наделял Вальпараисо в моих детских мечтах. На второй день нашего знакомства я решил, что могу задать ему откровенный вопрос.
— Пабло, — спросил я его за стаканом чилийского вина, — почему ты меня охраняешь?
— По приказу полковника Мартинеса.
— А кто это — полковник Мартинес?
— Мой босс. — Он употребил английское слово.
— Но почему? Разве мне что-то угрожает?
— У сеньора Смита, — сказал он, — немало врагов.
— Почему? Что он такое замышляет?
— Об этом вы спросите его самого, когда он вернется.
Однако до тех пор пройдет немало дней. Я попросил Пабло, чтобы не умереть с тоски, показать мне свой город, а не только охранять меня — от чего? Это был город крутых холмов и проливных дождей, которые длились не больше четверти часа, но оставляли после себя миниатюрные Ниагары, так что машины на улицах не могли сдвинуться с места. Это был также город не только банков, но и трущоб, как отметил мистер Квигли. В квартале, иронически окрещенном Голливудом, рядом с развалюхами, где на крышах сидят стервятники и в крайней нищете и скученности ютятся целые семьи, разительным контрастом высятся банки с большими окнами, сверкающими в лучах утреннего солнца, а еще больший контраст являет собой Американская зона, отделенная от развалюх лишь шириной улицы, — там глазу предстают ухоженные газоны и дорогие виллы, на крыши которых ни один стервятник не вздумает сесть. На нашей стороне улицы, именовавшейся улицей Мучеников и названной так, по словам Пабло, после одной давней стычки между американскими морскими пехотинцами и студентами, я, оказывается, жил по панамским законам, а на другой ее стороне я уже очутился бы в Американской зоне, где за любое нарушение американских законов меня посадят в самолет и отправят на суд в Новый Орлеан. Я все больше и больше недоумевал, не понимая, что могло побудить Капитана осесть в этом городе, ибо никакого золота тут не было и в помине, если не считать того, что лежало в сейфах международных банков, а я сомневался, чтобы Капитан мог взять банк.
Однажды Пабло повез меня прокатиться вдоль всей длины безупречно зеленой Американской зоны. Меня крайне удивило, как такое богатство могло существовать на виду у такой бедности безо всяких таможенников или пограничников, которые оберегали бы Зону от обитателей Голливуда. Забыл, в каких выражениях я выразил свое изумление, но я запомнил ответ Пабло.
— Это же не просто Панама. Это — Центральная Америка. Может, и настанет день… — Он похлопал по висевшей у него на боку кобуре. — Понимаете, нужно кое-что посильнее револьвера, чтобы
