щеку. Это ж как повезло! И всего лишь дорогу показать! Да он бы и даром…
Всадник не опустил его на землю, как ожидал Степка, пересадил на конской шее лицом вперед, и они поехали по узкой улице. Степка гордо посматривал по сторонам, смертельно жалея, что Васька сейчас его не видит. Васька глядел на Вольгу издалека, а он скачет с ним на одном коне. Пусть Васька держал в руке настоящий меч, но коне с воеводой он не ездил никогда! И вряд ли когда поедет!..
У ворот указанных Степкой боярских хором Вольга ссадил мальчика и властно постучал в створку ручкой кистеня. Гостей видно ждали: ворота растворились сразу же. Всадники заехали во двор, в широко распахнутый проем Степка увидел, как навстречу им спускается с крыльца кто-то коренастый, с короткой бородой клином. Коренастый улыбался, разводя руки в стороны. В левом ухе его поблескивала большая серебряная серьга.
Ворота затворились. Высокие – не влезть! Мальчик вздохнул и побежал к себе домой. Резана приятно грела щеку – вот мать обрадуется!..
– Заждались, заждались – все глаза проглядели! – приговаривал коренастый с бородкой, по очереди обнимая Улеба и Вольгу. – Раненых ваших еще вчера привезли. А вас все нет и нет!
– С табуном была морока – пока пристроили, – пояснил Вольга. И спросил, отступая: – Ты-то как, Кузьма?
– Увидишь! – улыбнулся Кузьма. И продолжил: – Так, по запаху чую, что меду вам налили, а вот в баню не сводили. У нас с утра топится, – Кузьма обернулся к крыльцу. – Так ведь, бояриня?
Вольга глянул. На крыльце стояла маленькая худенькая женщина в белой рубахе и синей поневе. Черный вдовий убрус обрамлял юное, почти детское лицо. Маленький, вздернутый носик, россыпь мелких веснушек на щеках, большие, синие-синие глаза… Вольга застыл. Юная вдова также не сводила с него взора.
– Что заледенел? Кланяйся хозяйке! – шепнул Кузьма.
Вольга неловко согнулся в поклоне. Улеб последовал его примеру.
– Добро пожаловать, гости дорогие, – звонким голосом сказала хозяйка и тоже поклонилась.
– Поведу их в баню, – сказал ей Кузьма, – парить. Пришли кого-нибудь, Марфуша, в помощь. Хоть Меланью, – он перевел взгляд на стоявшую у ворот кряжистую холопку.
– Попарим! – улыбнулась хозяйка и убежала в дом.
– Кто это?.. – хрипло спросил Вольга, не отрывая взгляда от двери.
– Похожа, знаю, – тихо ответил Кузьма, – я и сам поначалу обомлел. Но Дуня выше ростом. И постарше. Идем! – подтолкнул он Вольгу.
В предбаннике он внимательно осмотрел голых гостей, бесцеремонно поворачивая их и ощупывая.
– Надо же: такая сеча, а хоть бы одна ранка! Только синяки. Ты похудел, – сказал, обращаясь к Вольге. – Пуд сбросил, не меньше. Одни мышцы и кости. Слышал, чудеса в сече творил? Прыгал в два роста?
– Жить захочешь – не так прыгнешь! – буркнул Вольга.
В парной Кузьма уложил гостей на застланные золотистой соломой полки, взял железными щипцами большой камень из раскаленной груды на печи, бросил в деревянную шайку с водой. Белый клуб взлетел вверх, в шайке грозно забурлило. Кузьма сунул в побелевшую от пепла горячую воду два березовых веника и плеснул на камни из другой шайки. Столб горячего пара ударил в низкий потолок, сладко запахло горячим хлебом и какими-то травами. Горячий, влажный воздух в одно мгновение заставил покрыться тела мужчин крупными каплями пота.
– Полежи пока! – сказал Кузьма Вольге и достал из шайки распаренный веник. – Сначала князя, спасителя нашего. Ему первому честь.
Он помахал веником над спиной Улеба, нагоняя жар, после легонечко, едва касаясь кожи, прошелся веником от пяток до плеч, а затем, все увеличивая силу удара, стал хлестать по ногам, бокам, спине… Улеб блаженно постанывал. Звуки от хлестких ударов заполнили тесное пространство парной, поэтому Вольга и не расслышал, как растворилась дверь. Вдруг почувствовал, как на спину повеяло горячим. Глянул искоса и едва не вскочил. У полка с распаренным веником в руках стояла Марфуша. В чем мать родила.
– Лежи смирно, боярин! – сердито сказала она, придавив ладошкой затылок Вольги. – Не то ударю ненароком – глаз вышибу.
Вольга уткнулся лицом в горячую солому, почти не чувствуя, как горячий веник охаживает его. Но скоро умелые удары парильщицы заставили и его постанывать от наслаждения. Марфуша била то наотмашь, то мягко, то растирала ему спину и ноги горячими листьями.
– Ворочайся, боярин! – велела, когда Вольга уже совсем впал в истому. – Спереди парить буду.
Вольга замешкался.
– Давай, давай! – подбодрил его Кузьма, хохотнув. – А то бояриня осерчает, еще не то отобьет.
– Вам бы только охальничать! – рассердилась на него Марфуша. – Гость ведь!
Вольга послушно повернулся. Марфуша, окунув веник в шайку с горячей водой, вновь повеяла на него жаром, а потом принялась стегать – но уже не так сильно, как по спине. Вольга посматривал на нее из-за полуприкрытых век. Марфуша росточком и впрямь была меньше, чем ему показалось вначале. Худенькое, почти как у подростка, тело. Две небольшие девичьи грудки, как упругие капельки, покачивались в такт замахам веника, но при этом задорно смотрели сосками вперед. Бедра не широкие, но и не узкие – в самый раз. Русые, с заметной рыжинкой густые волосы ниспадали вдоль плеч ниже пояса. Такие же, рыжеватые, кустились под мышками и на лобке.
Марфуша махала веником старательно, закусив верхнюю, пухлую губу. Чувство, овладевшее Вольгой у крыльца, воротилось, но уже было уже не таким сильным. Блаженная истома овладела им, заставив прикрыть глаза.
– Здрав будь, боярин! – услышал Вольга и поднял веки. Марфуша, бросив истрепанный почти до самых прутьев веник кланялась ему. – Здрав будь, княже! – поклонилась она Улебу и скрылась за дверью. Когда все трое вышли из парилки, ее уже нигде не было.
В мыльной Кузьма заставил гостей по очереди окунуться в большой бочке с холодной водой, затем принялся тереть им спины мочалом. Домывались гости уже сами, натирая тела и волосы щелоком и окатываясь из шаек водой, нагретой камнями.
– Как парилка? – подмигнул Кузьма Вольге, поднося ему очередную шайку. – Чем хороша русская баня – гостя можно хорошо рассмотреть и себя показать! Не научили их еще попы наготы стесняться.
– Тебя она тоже… парила? – тихо спросил Вольга, оглядываясь на князя. Улеб, не обращая на них внимания, с наслаждением плескался в бочке, растирая мочалом плечи.
– Не сподобился! – улыбнулся Кузьма. – В первый раз ее в бане вижу. Раненые ей про ваши подвиги уши прожужжали – прибежала посмотреть вблизи. На тебя особо. Высокий, красивый, да еще и прыгун-удалец.
– Сейчас как дам шайкой!
– Я ж не половец… Прибереги гнев для них, боярин. Дите она еще горькое. У нас бы в школу ходила.
– И вдова?
– Как видишь. На масленицу выдали замуж за такого же молоденького. Тот пошел вместе с Игорем – и сгинул.
– Может, жив?
– Списки живых, за кого выкуп требуют, давно привезли. А тут еще кое-кто из полона вернулся, рассказал, как молодого боярина – стрелой… Вдова. В мужа даже влюбиться не успела. Оба сироты, под опекой князя Игоря росли, но в разных городах. Впервые друг друга на свадьбе увидели. Оба боярского рода, но не богатые. За Марфушей приданого – эти хоромы старые, да пара холопок, за ним – несколько весей. Она в них даже побыть не успела. Муж ушел в поход и всех слуг-мужчин в Поле увел. Там и полегли – у Марфуши ни одного слуги доме не осталось. Когда меня Улеб к Ярославне привез, княгиня сюда определила. Хоть какая-то защита дитяти. Конечно, не принято, чтоб посторонний мужчина в доме вдовы жил, но время военное. Да и мужчина я особый, – криво улыбнулся Кузма. – По происхождению, считай, смерд, годами в отцы ей гожусь, по положению в обществе, считай, слуга. Правда Марфуша ко мне, как к ровне… Золотая девочка. Поосторожней с ней, боярин – голову сверну. Мойся! – Кузьма встал. – Я еще воды принесу…
Пока гости парились, их одежду унесли, оставив взамен в предбаннике чистые рубахи, порты и онучи. Все трое, утеревшись холщовыми полотенцами, переоделись. Вольге рубаха и порты оказались коротки, Улеб с Кузьмой улыбались, глядя, как он пытается тянуть узкие рукава от локтей. Кончилось тем, что Вольга махнул рукой и застегнул на голых запястьях свои браслеты. Улеб, перетянув рубашку поясом, вопросительно глянул на Кузьму:
– К раненым?..
В большой горнице было сумрачно. Свет, пробивавшийся в маленькие слюдяные окошки, едва разбивал полумрак, выхватывая из него большие рогожные мешки, набитые сеном. На мешках лежали люди, прикрытые одеялами. Не спали. Несмотря на полумрак, князя узнали – в горнице радостно загомонили.
Улеб склонился над ближним к нему воем, молодым, но уже с наполовину седыми усами и головой.
– Здрав будь, княже! – тихо сказал раненый, с трудом улыбаясь серыми губами – видно было, что ему больно говорить.
– Ты здрав будь, Тит! – ответил Улеб. – И быстрее – мне в войске здоровые нужны.
– Когда везли сюда, думал: помру, – сказал Тит. – Половчин саблей живот разрубил, кишки были видны. Но здесь лекарь добрый, – он перевел взгляд на Кузьму. – У него, говорят, все выздоравливают.
Улеб сунул в руку раненого несколько серебряных монет.
– Когда за табун серебром заплатят, еще дам. Здрав будь! – и перешел к следующему раненому. Вольга и Кузьма остались возле Тита.
– Что ты ему делал? – спросил Вольга, кивая на раненого.
– Зашил и все, – пожал плечами Кузьма. – Сабля кишки не задела: я понюхал рану – дерьмом не пахнет. Продезинфицировал и зашил. Смотри! – он откинул одеяло и рубашку Тита. От бока до бока поперек живота раненого шел ровный красивый шов. – Жара у него нет, значит, рана не гноится. Поправится.
– Чем шил?
– Сверху шелком, внутри -кетгутом. Как положено.
– Откуда здесь кетгут?
– В сарае блеет. Его и у нас из бараньих кишок делают. Почистили мне их, порезали вдоль. Я в спирте вымочил…
– А спирт у тебя откуда?
