оглядел комнату. Так и казалось, что веки у него щелкают, как затвор фотоаппарата. Он сказал:
— Надеюсь, я вам не мешаю. Ваша супруга…
— Ее нет дома. Я сейчас совсем один. Если не считать, конечно, Буллера.
— Буллера?
— Моего пса.
Их голоса подчеркивали глубокую тишину, царившую в доме. Они поочередно нарушали ее, обмениваясь ничего не значащими фразами.
— Надеюсь, я не слишком много налил вам воды в виски, — заметил Кэсл. Дэйнтри так и не притронулся к напитку. — Я как-то не подумал…
— Нет, нет. Именно так я и люблю.
И снова опустилась тишина, словно тяжелый противопожарный занавес в театре.
— Дело в том, что у меня небольшая неприятность, — доверительным тоном начал Кэсл. Сейчас, пожалуй, было самое время установить непричастность Сары.
— Неприятность?
— От меня ушла жена. Вместе с нашим сыном. Уехала к моей матери.
— Вы хотите сказать, вы поссорились?
— Да.
— Мне очень жаль, — сказал Дэйнтри. — Это ужасная штука. — Казалось, он считал такую ситуацию столь же неизбежной, как смерть. — Помните, — сказал он далее, — когда мы с вами в последний раз виделись… на свадьбе моей дочери? Вы тогда были так любезны, что поехали потом со мной к моей жене. Мне было чрезвычайно приятно, что вы были со мной. Я еще разбил там одну из ее сов.
— Да. Я помню.
— По-моему, я даже не поблагодарил вас по-настоящему за то, что вы со мной поехали. Тогда тоже была суббота. Как сегодня. Она ужасно разозлилась. Я имею в виду: моя жена — из-за совы.
— Нам пришлось тогда срочно уехать из-за Дэвиса.
— Да, бедняга.
И снова, как в старину после заключительной реплики, опустился противопожарный занавес. Скоро начнется последний акт. А сейчас — антракт и время идти в бар. Оба одновременно выпили.
— А что вы думаете по поводу его смерти? — спросил Кэсл.
— Не знаю, что и думать. Сказать по правде, стараюсь не думать об этом вообще.
— Считают, что он был повинен в утечке, которая произошла в моем секторе, да?
— Начальство не очень-то все раскрывает офицеру безопасности. А почему вы так решили?
— Обычно ребята из спецслужбы не проводят обыска, когда кто-то из нас умирает, — так не заведено.
— Нет, полагаю, что нет.
— Вам тоже смерть Дэвиса показалась странной?
— Почему вы так говорите?
'Мы что же, поменялись ролями, — подумал Кэсл, — и
— Вы же только что сказали, что стараетесь не думать о его смерти.
— В самом деле? Не знаю,
— Дэвис никому ничего не выдавал, — сказал Кэсл. Ему показалось, что Дэйнтри смотрит на его карман, который лежал на подушке кресла, обвиснув под тяжестью револьвера.
— Вы в этом уверены?
— Я это знаю.
Трудно было бы яснее выразиться, чтобы взвалить вину на себя. Быть может, в конце концов, Дэйнтри и не так уж плохо ведет допрос, и эта застенчивость, и смущение, и откровенные признания — на самом деле лишь новая метода поведения с подозреваемым, которая ставит Дэйнтри классом выше сотрудников МИ-5.
— Вы это знали?
— Да.
Интересно, подумал он, что станет теперь делать Дэйнтри. Права на арест у него нет. Значит, ему надо искать телефон и советоваться с Фирмой. Ближайший телефон находится в полицейском участке в конце Кингс-роуд — едва ли у него хватит нахальства попросить разрешения воспользоваться телефоном Кэсла! И понял ли Дэйнтри,
— По правде сказать, — заметил Дэйнтри, — я всегда в этом сомневался.
— Значит, вас все-таки поставили в известность?
— Только чтобы я провел проверку. Это ведь лежит на мне.
— Скверный это был для вас день, верно: сначала разбили сову, потом увидели, что Дэвис лежит мертвый в своей постели!
— Не понравилось мне то, что сказал тогда доктор Перси вал.
— А что он сказал?
— Он сказал: «Я не ожидал, что это случится».
— Да. Сейчас и я вспомнил.
— Это раскрыло мне глаза, — сказал Дэйнтри. — Я понял, на что они пошли.
— Поторопились они с выводами. Не разведали как следует другие возможности.
— Вы имеете в виду себя?
Кэсл подумал: «Нет, не стану я подносить им это на блюдечке, не признаюсь, сколь бы изощренной ни была их новая техника допроса». И он сказал:
— Или Уотсона.
— Ах да, я забыл про Уотсона.
— Все ведь в нашем секторе проходит через его руки. Ну а потом, есть еще, конечно. Шестьдесят девять-триста в Л.-М. Его финансы проверить до конца невозможно. Кто знает, может, у него есть счет в Родезии или в Южной Африке?
— Справедливо, — сказал Дэйнтри. — Ну и еще наши секретарши. Причем не только наши личные секретарши. Все они работают в общем машинном бюро. И вы что же думаете, девушка, отправляясь в уборную, иной раз не может забыть убрать в сейф только что расшифрованную телеграмму или перепечатанное ею донесение?
— Вполне представляю себе. Я лично проверил все бюро. Там всегда допускалось немало безответственных поступков.
— Безответственность может проявляться и наверху. Смерть Дэвиса, возможно, пример как раз такой преступной безответственности.
— Если он не был виноват, то это — убийство, — сказал Дэйнтри. — У него же не было возможности защищаться, взять себе адвоката. Они боялись впечатления, которое суд мог бы произвести на американцев. Доктор Персивал говорил мне что-то про ящички…
— О да, — сказал Кэсл. — Я знаю эту Spiel [игру (нем.)]. Я сам об этом часто слышал. Ну что ж, Дэвис сейчас прочно лег в ящик.
Кэсл заметил, что Дэйнтри не спускает глаз с его кармана. Дэйнтри что же, только делает вид, будто соглашается с ним, чтобы благополучно добраться до своей машины? Дэйнтри сказал:
— Мы с вами оба совершаем одну и ту же ошибку: слишком поспешно делаем выводы. Вполне ведь возможно, что Дэвис был виновен. Почему вы так уверены в обратном?
— Подобные поступки должны чем-то мотивироваться, — сказал Кэсл.
Ответил он не сразу, ответил уклончиво, но его сильно подмывало сказать: «Да потому, что это я совершил утечку». Теперь он уже был уверен, что связь оборвана и ждать помощи неоткуда, — так чего же ради тянуть? Ему нравился Дэйнтри, он понравился ему с того дня, когда они были на свадьбе его дочери. Кэсл вдруг увидел в Дэйнтри человека, сокрушавшегося по поводу разбитой совы, такого одинокого среди
