в самом деле был ее семейным врачом.
— Тревожное?
— Изо дня в день, ничего не зная…
— Вы хотите сказать, про Мориса…
— Мы все очень любили Мориса.
— Вы говорите так, точно он умер. В прошедшем времени.
— Это случайно. Мы, конечно же, по-прежнему любим его… но он пошел другой дорогой, и, боюсь, очень опасной. Мы все надеемся, что вас это не затронет.
— А как это может меня затронуть? Мы же разъехались.
— Ах, да, да. Именно так и следовало поступить. Было бы немного подозрительно, если бы вы уехали вместе. Не думаю, что в Иммиграционной службе такие уж идиоты. Вы очень интересная женщина, ну и потом, цвет кожи… Мы, конечно, знаем, — добавил он, — что из дома Морис вам не звонил, но есть столько способов дать о себе знать — из общественного телефона, через посредника — не можем же мы взять на подслушивание всех его друзей, если б даже мы их всех и знали.
Он отодвинул в сторону рюмку с хересом, освобождая место для горшочка с жарким. Саре стало легче теперь, когда предмет беседы был выложен на стол и, подобно жаркому, лежал между ними. Она сказала:
— Вы считаете, что я тоже предательница?
— О, знаете ли, в Фирме мы таким словом, как «предатель», не пользуемся. Это — для газет. Вы африканка — я уж не говорю, что вы из
— Осторожна?
— Я имею в виду: морковь очень горячая.
Если это допрос, то ведут его здесь иначе, чем служба безопасности в Йоханнесбурге или Претории.
— Что же вы, милочка, намерены делать, — спросил доктор Персивал, — когда он даст о себе знать?
Сара отбросила осторожность. До тех пор, пока она будет осторожничать, она ничего не узнает. И она сказала:
— Я сделаю то, что он мне велит.
Доктор Персивал сказал:
— Я так рад, что вы мне это сказали. Это значит, что мы можем быть откровенны друг с другом. Мы, конечно, знаем — как, очевидно, и вы, — что он благополучно прибыл в Москву.
— Слава богу.
— Ну, если не Бога, то КГБ вы, безусловно, можете за это поблагодарить. Не будем догматиками — они, скорее всего, действовали сообща. Я полагаю, рано или поздно Морис предложит вам присоединиться к нему.
— И я к нему поеду.
— С мальчиком?
— Конечно.
Доктор Персивал снова опустил вилку в горшочек с жарким. Он явно был из тех, кому пища доставляет удовольствие. А Сара стала менее осмотрительной, узнав — к своему великому облегчению, — что Морис в безопасности. Она сказала:
— Вы не можете меня задержать.
— О, не будьте так в этом уверены. У нас, знаете ли, есть на вас целое дело. В Южной Африке вы очень дружили с неким мужчиной по имени Карсон. Коммунистическим агентом.
— Конечно, я с ним дружила. Я ведь помогала Морису — для вашей же службы, хотя и не знала этого тогда. Морис говорил мне, что ему это нужно для книги об апартеиде, которую он пишет.
— А Морис, наверное, и тогда уже помогал Карсону. И Морис сейчас в Москве. Это, конечно, строго говоря, не наше дело, но Пятое управление вполне может счесть нужным начать по вашему поводу следствие — покопать поглубже. Если позволите старому человеку дать вам совет, — старому человеку, который был другом Мориса…
Перед мысленным взором Сары возникла неуклюжая фигура человека в мешковатом пальто, игравшего в прятки с Сэмом среди по-зимнему голых деревьев.
— И Дэвиса тоже, — сказала она, — вы ведь были и другом Дэвиса, верно?
Доктор Персивал не донес до рта ложку с соусом.
— Да. Бедняга Дэвис. Такая печальная смерть, и ведь он был еще совсем молодой.
— Я не пью портвейна, — сказала Сара.
— Милая моя девочка, что вы так перепрыгиваете с одного на другое? Давайте подождем и не будем решать насчет портвейна, пока не доберемся до сыра: у них тут превосходный «уэнслидейл». Я только хотел сказать: пожалуйста, будьте разумны. Живите спокойно здесь, с вашей свекровью и вашим сыном…
— И сыном Мориса.
— Возможно.
— Что значит — возможно?
— Вы же встречались с этим человеком — Корнелиусом Мюллером из БОСС, такой несимпатичный тип. А имечко! Так вот, у него такое впечатление, что настоящий отец… дорогая моя, вы уж извините меня за то, что я выскажусь напрямик… Я не хочу, чтобы вы совершили ту же ошибку, какую совершил Морис…
— Вы говорите не очень-то напрямик.
— Так вот, Мюллер считает, что отец ребенка — из ваших.
— О, я знаю, кого он имеет в виду… Даже если бы это была правда, тот человек мертв.
— Он не мертв.
— Конечно же мертв. Его убили во время бунта.
— А вы видели его тело?
— Нет, но…
— А Мюллер утверждает, что он благополучно сидит под замком. Осужден пожизненно — так говорит Мюллер.
— Я этому не верю.
— Мюллер утверждает, этот человек готов предъявить свои отцовские права.
— Мюллер лжет.
— Да, да. Вполне возможно. Не исключено, что это подставная фигура. Сам я еще не занимался законной стороной дела, но сомневаюсь, чтобы этот человек сумел что-либо доказать в наших судах. Ребенок записан в вашем паспорте?
— Нет.
— У него есть собственный паспорт?
— Нет.
— В таком случае вам придется просить о выдаче ему паспорта, чтобы вывезти его из страны. А это значит пройти через уйму бюрократических препон. Люди, выдающие паспорта, могут быть иногда очень, очень медлительны.
— Какие же вы мерзавцы. Вы убили Карсона. Вы убили Дэвиса. А теперь…
— Карсон умер от воспаления легких. А бедняга Дэвис — у него был цирроз.
— Это Мюллер говорит, что он умер от воспаления легких. А вы говорите, что у Дэвиса был цирроз, теперь же вы угрожаете мне и Сэму.
— Не угрожаю, дорогая моя, а советую.
— Ваши советы…
Ей пришлось умолкнуть. Подошел официант, чтобы убрать тарелки. У доктора Персивала тарелка была почти чистая, на тарелке же Сары так и осталась большая часть еды.
