Охотник за смертью: Война

выпрашивая подкреплений или приказа на отход. Вместо этого пришел приказ держаться до конца. Гравибаржи уже на подходе. Все, которые есть.

Глухонемой грабитель Кот сидел на чьем-то остывающем трупе, глядя на то, что осталось от таверны «Терновник». Сквозь дым и туман просвечивал обгорелый каркас, местами еще тлеющий. И больше ничего не осталось от места, которое Кот считал своим домом. И никаких следов Сайдер тоже не было. Вскоре Кот встанет и пойдет в развалины и будет рассматривать тела — нет ли среди них ее, но для этого он еще не собрался с духом. Без Сайдер он жить не будет. Она была его любовью, единственной любовью, которая давала его жизни смысл и цель. Нет, ее там быть не может. Ее интуиция всегда говорила ей, когда пора делать ноги, пусть даже всем вокруг казалось, что все хорошо. И все равно мысль о том, чтобы перевернуть какой-то почерневший труп и увидеть на обугленных пальцах ее кольца, была невыносимой. И потому Кот сидел, глядя, как догорает в чаду и дыму «Терновник», и ждал, пока очнется инвестигатор Топаз.

Сюда он принес ее по крышам — он знал, что там его не окликнут и не остановят. Никто не знал крыш так, как он. Его не отвлекал шум битвы и не оглушал рев Легиона, потому что он ничего этого не слышал. И он был занят только одним: доставить инвестигатора туда, где безопасно. Для него же безопасное место всегда означало только таверну «Терновник». И пока он шел, а тело Топаз становилось на его плече все тяжелее и тяжелее, он утешал себя мыслью, что Сайдер будет знать, что делать с Топаз и с переходом Мэри на другую сторону. А теперь таверна сгорела, Сайдер нигде не было, и он не знал, что делать дальше.

Он почувствовал, что Топаз заворочалась, и помог ей сесть. На то же самое мертвое тело — это все-таки получше, чем в грязь и слякоть улицы. Она держалась за голову, а губы ее шевелились, но для Кота в этих движениях не было смысла. По губам он читать умел, но стоны и вопли для него были загадкой. Но наконец она повернулась к нему, и ее темные глаза смотрели пристально. Она спросила, где они, и он объяснил азбукой глухонемых, но Топаз ее не понимала. Тогда он показал на табличку с названием улицы, и Топаз кивнула. Он еще хотел сказать, что случилось с Мэри, но не знал, как. Топаз поднялась на ноги, качнувшись лишь слегка и на мгновение, кивнула в благодарность Коту и исчезла в тумане. Труп под ним почти остыл и сидеть на нем стало неприятно, и потому Кот встал. Сайдер не могла умереть — в этом он был уверен. Значит, надо встать и пойти ее искать. А если по дороге можно будет еще пару раз стукнуть по войскам вторжения, тем лучше. Кот повернулся, вскарабкался по стене и снова ушел на крыши.

На борту «Дерзкого» Оуэн и Хэйзел были приведены в цепях на лицезрение Легиона, плавающего в баке. Тут же был и инвестигатор Разор вместе с Мэри Горячкой — для того чтобы они хорошо себя вели, и капитан Барток, который хотел видеть их лица, когда они поймут, что им ни за что не выстоять против такой силы, как Легион. Единственным предметом в зале был огромный стеклянный бак, увешанный проводами и незнакомой техникой. Легион мирно плавал в густой желтой жидкости — огромная, распухающая мясистая масса без формы и вида. Мозги тысяч мертвых эсперов, сшитых техникой пришельцев, управляемых или по крайней мере подавляемых совокупным разумом червей Червемастера. Вонь стояла страшная, и Оуэн сморщился, разглядывая бак. Он попытался сделать шаг вперед, чтобы рассмотреть получше, но Разор дернул его назад за цепь. Оуэн чуть не упал и выругался по адресу Разора. Тот, не изменившись в лице, ударил его по почкам. Оуэн снова чуть не упал, но удержался на ногах.

Империя сдержала свое слово. Они поместили Хэйзел в регенератор, и она вышла оттуда исцеленной от всех ран, но машина ничего не могла сделать с той духовной опустошенностью, которую испытывали Оуэн и Хэйзел после контакта с ментальной силой, которая спасла им жизнь. И физически они оба были слабы, как котята. Тем не менее Барток отобрал у них оружие и навесил на них такой груз цепей, что они едва стояли. Они хотели даже снять хэйденскую руку Оуэна, но не знали, как это сделать. Была мысль ее отрезать — просто на всякий случай, но Барток очень уж хотел поскорее похвастаться своим секретным оружием. А руку отрезать можно будет и потом.

На Мэри Горячке цепей не было. Кодовые слова в ее мозгу держали ее крепче любых материальных оков. С момента прибытия на «Дерзкий» она не сказала и десятка слов. Оуэн и, Хэйзел пытались с ней говорить, но она реагировала только на приказы Империи. Сейчас она тупо смотрела на бак, явно не тронутая ни его видом, ни запахом.

— Итак, — сказал капитан Барток, обращаясь к Оуэну и Хэйзел, — что вы думаете об этом прелестном создании? Оуэн фыркнул:

— Выглядит, будто у Бога случился понос. И пахнет так же. Вы вообще слыхали о кондиционировании воздуха?

Разор снова его ударил, и Оуэн опять чуть не упал. Хэйзел пнула Разора в колено — большего ей не позволяли цепи. Инвестигатор ударил ее по лицу, окровавив рот и нос. Оуэн и Хэйзел прислонились друг к другу, глядя на Разора в бессильной злобе. Он не улыбался — в этом не было необходимости. Мэри бесстрастно смотрела, и на ее лице не отражалось ничего. Контрольные слова гудели в ее мозгу, как рой рассерженных пчел, но какая-то ее малая часть сохранила способность мыслить. Она скрывала это так глубоко, что этого не мог обнаружить даже другой эспер. Она будто очень издали видела, как она ударяет Топаз — бессильная пленница в собственном теле. Теперь она считала, что Топаз погибла — иначе бы ее тоже сюда доставили. Она, Мэри, которая поклялась больше никогда не убивать, убила своего лучшего друга. Эта мысль оглушала гневом и ужасом, но Мэри держала ее в глубокой тайне, и на лице ее ничего не отражалось. Барток взял ее за руку и подвел к баку. Она не сопротивлялась.

— Привет, Легион! — сказал Барток. — Я тут привел кое-кого с тобой познакомиться. Это Мэри Горячка. Сирена и очень возможно — самый сильный эспер Империи. Здравствуй, Мэри, — на много голосов произнес Легион. Оуэн хмыкнул, когда в голове зазвенел этот ужасный хор, густой и едкий, как вонь гниющих плодов. Хэйзел затрясла головой, будто пытаясь прогнать эти голоса. Мэри не отреагировала. Легион говорил сразу многими голосами, мужские голоса и женские, молодые и старые, живые и мертвые сливались в адской гармонии. И еле слышно, фоном, звучали тысячи беспомощно стонущих голосов, обреченных рукотворному живому Аду.

Как я рад видеть тебя, Мэри, — говорил Легион. — Они вырежут мозг у тебя из головы и сделают его частью меня. Вся твоя сила, все твои песни станут моими. И я найду им хорошее применение на улицах Мистпорта. Они уже трясутся и ежатся от моего голоса, но с твоими песнями я сокрушу их головы и запущу в их души свои липкие пальцы. Они будут танцевать под мою музыку или умирать страшной смертью.

— Ну? — сказал Барток. — Говори с Легионом, Мэри.

Кто со мной говорит? — медленно произнесла Мэри. — Мозги или черви?

— Скоро узнаешь.

— Зачем ты мучаешь и убиваешь эсперов? Они ведь такие же, как ты.

— Потому что мне это нравится. И потому что я это могу. Я совсем не такой, как они. Подобного мне никогда не было. Нет предела размерам, до которых я могу вырасти, нет предела мощи, которую я могу обрести. Имя мне — Легион. Я обширен. Во мне многие. Когда-нибудь все эсперы станут частью меня, и не вечно буду я пребывать в этом баке. Однажды я стану свободным, и горе человечеству. Горе всему живому.

Мэри Горячка увидела мысленным взором свое будущее и будущее человечества, и в ней вскипели отчаяние и гнев, сметая цепи, наложенные имперским программированием. В ней запылала новая сила, дикая и мощная, будто в этом зале явилось вдруг нечто чудесное, яркое, сияющее, совершенное, и средоточием его была Мэри. Матер Мунди, Мать Всех Душ Наших. На лице Мэри отразился экстаз, глаза ее засияли, как два солнца.

Разор немедленно отреагировал на новую угрозу, и меч оказался в его руке немедленно, но невидимая сила подняла его и отбросила в сторону, как докучливое насекомое. Легион в баке заколебался волнами, пораженный самой силой той мощи, которая возникала в зале. Матер Мунди распростерла свою силу, и все эсперы Мистпорта вдруг втянулись в ее единую цель. Тысячи умов в этот миг слились и стали