нее не доживают. Это цена, которую приходится платить за право быть не одним из многих, а вершителем судеб. Путь воина никогда не бывает легким.
— Да, — отозвался Оуэн, и гнев, закипевший в нем с новой силой, прорвался в его словах. — Я стал воином, каким ты всегда хотел меня видеть. Я возглавил восстание, которое свергло Лайонстон. У меня нет жены, ни семьи, ни того, кого я мог бы назвать своим сыном. Но зато твой ядовитый дар, отец, я получил. Я стал не просто воином, а чертовски великим воином.
— Ты, кажется, этим огорчен, — заметил Артур.
— А тебя это удивляет? Когда я стану чуть постарше, ты наймешь для меня уйму персональных наставников, которые займутся муштрой и выколачиванием из меня дерьма, пытаясь выявить во мне способность к «спурту» и сделать-таки из меня, в угоду тебе, великого воителя. Так вот, чтобы ты знал, мне никогда не хотелось становиться бойцом. Никогда! Чего мне всегда хотелось, так это стать историком и изучать прошлое. Запершсь в башне из слоновой кости, подальше от всех вершителей людских судеб и тех бед, которые они приносят людям. Но куда там! Ты и наше чертово семейное наследие все равно лишили меня возможности заниматься любимым делом. Мне, как я тому ни противился, пришлось иметь дело не с книгой, а с мечом и дисраптером!
Только сейчас на лице Артура появился намек на обеспокоенность. Он шагнул вперед и протянул руку, словно хотел обнять Оуэна, но, увидев его глаза, медленно ее опустил.
— Может быть, я действительно хотел привить тебе воинские навыки, не слишком интересуясь твоим желанием. Но, во-первых, точно так же в свое время поступал твой дед со мной, а во-вторых, «спурт» в любом случае пригодился бы тебе как средство самозащиты. А защищаться тебе в твоей жизни пришлось бы независимо от избранного поприща, ибо появиться на свет Охотником за Смертью означает получить по наследству великое множество врагов. Уж они-то поспешили бы прикончить тебя, едва уловив в тебе малейшую слабость. Я отдавал себе отчет в том, что вполне могу умереть до того, как ты станешь взрослым, и должен был позаботиться о том, чтобы как можно скорее превратить тебя в человека, способного выжить и продолжить мое дело. И вот теперь ты стоишь передо мной и говоришь, что стал воином. Можешь ты, положив руку на сердце, сказать, что дожил бы до этого часа, не обладая способностью к «спурту»?
— Ладно я, но как насчет заключенных тобой сделок? — настаивал Оуэн. — Это ведь ты согласился платить хайденам и Кровавым Наездникам дань Людьми в обмен на их поддержку.
— Восстание нуждалось в этой поддержке, — спокойно ответил Артур, — и мне пришлось заключить сделку, чтобы не провалить дело. Всегда существовала надежда на возвращение первого Охотника за Смертью, который своей властью расторг бы все эти соглашения. Да и я, по правде говоря, вовсе не собирался их исполнять, пусть бы это и грозило войной. Я политик, Оуэн, а не чудовище.
— Что ты, я никогда не думал о тебе как о чудовище. Ты ведь мой отец.
— Почему ты перенес меня сюда, Оуэн?
— Потому… потому, что я так и не попрощался с тобой.
К глазам Оуэна подступили слезы.
— Мне недоставало тебя, отец. Я сам тому удивлялся, но это было именно так. И мне очень хотелось рассказать тебе… что я во имя тебя довел твое дело до конца. Что восстание победило. Мне очень хотелось, чтобы ты мной гордился.
— Я всегда гордился тобой, Оуэн. Ты мой сын. И я очень рад, что мне выпала возможность увидеть, каким прекрасным человеком ты вырос.
Они крепко обняли друг друга. Два Охотника за Смертью наконец-то примирились друг с другом.
— Почему ты не перенес сюда и свою мать? — осведомился Артур, когда они разжали объятия. — Уверен, что она бы тоже порадовалась, глядя на тебя…
Тут он поймал взгляд Оуэна и осекся.
— О господи. Она умрет молодой?
— Я почти ее не помню, — сказал Оуэн. — Она заболела. Совсем внезапно. Ты почти не говорил о ней со мной.
— Черт. Черт! — Артур на миг отвел глаза. — Может быть, лучше всего мне и не вспоминать обо всем этом. Пожалуй, мне пора вернуться домой, Оуэн. Обратно в свое время. — Он посмотрел на сына и добавил: — Но я чертовски рад, что нам выпала возможность поговорить. Мне самому страшно недоставало отца, после того как его убили на той дурацкой дуэли. Я тоже так и не успел с ним попрощаться. Но уверен, что он так же гордился бы тобой, как я. Прощай, Оуэн. Прощай, мой сын.
По своей воле или отпущенный Оуэном, но Артур Охотник за Смертью отбыл сквозь годы назад, в свое собственное время. Будет он помнить об этой встрече или нет, его сын не знал. Несколько мгновений Оуэн стоял на месте, вспоминая минувшее, а потом пустил в ход свою способность перемещаться во времени. Он исчез, а когда над миром возник образ младенца из Лабиринта, уносящегося прочь, «возрожденные» взвыли от страха и ярости.
«Звездный бродяга» уже едва удерживался на орбите, и лишь последний из щитов еще позволял кое-как отражать непрекращающиеся атаки. И в кормовых, и в носовых отсеках зияли пробоины, герметизация нарушилась, и если в некоторых секторах не бушевали пожары, то лишь потому, что они утратили атмосферу и туда уже ворвался вакуум. Пульты управления были разворочены взрывами, большинство орудий вышло из строя, а немногими оставшимися Хэйзел управляла через резервную, аварийную систему огневого контроля.
На мостике уже вовсю полыхал огонь, создавая вкупе с пульсирующим красным аварийным свечением впечатление пребывания в аду. Хэйзел давно потеряла счет ожогам и мелким ранениям, нанесенным главным образом осколками разлетавшихся приборов. Ей было не до того, все ее мысли были сосредоточены на оставшихся орудиях. Она всегда знала, что умрет в одиночку, до последнего вдоха нанося удары врагу.
Следовавшие один за другим взрывы чуть ли не разрывали «Неустрашимый» на части, из многочисленных пробоин под давлением вытекал воздух. Правда, аварийная автоматика, накладывая изнутри пластыри и отсекая разгерметизированные секторы, еще поддерживала жизнеобеспечение ряда отсеков, но число таковых неуклонно уменьшалось. Все меньше орудий вело огонь: огневые точки, одна за другой, безжалостно подавлялись противником. Щиты опускались по всему кораблю.
Не покидавший мостика капитан Сайленс чувствовал, как умирает вокруг него его корабль, но сохранял незыблемое спокойствие, помогавшее поддерживать дисциплину в команде. Другое дело, что половина вахты на мостике уже погибла и разрушенные станции пожирало пламя. Палубу усеивали тела, но заняться ими ни у кого не было ни сил, ни времени. Сайленс атаковал врага в лоб, вызывая на себя самый яростный огонь и не давая противнику возможности задуматься о чем-то другом. Он, как всегда, безупречно исполнял свой долг, готовясь умереть вместе со своим умиравшим дюйм за дюймом кораблем и со светлой грустью думая о том, что Фрост бы это, наверное, одобрила.
В открытом космосе эшрэи погибали тысячами, но на «возрожденных» бесстрашно обрушивались новые и новые волны яростных бойцов. Миллионы воскрешенных Лабиринтом эшрэев, не обращая внимания на потери, рвались вперед сквозь холодный вакуум, как могучие и безжалостные ангелы смерти, коих ничуть не пугали ни число врагов, ни их гигантские размеры, ни злобная природа.
Ярчайшим же из этих ангелов явил себя бывший человек по имени Кэррион, носившийся в пространстве подобно сияющей комете и поражающий корабли величиной с горы и луны могучими разрядами своего энергетического копья. Невиданная мощь, пробужденная эшрэями и подкрепленная Лабиринтом, неистовствовала в нем, позволяя пронизывать исполинские корабли насквозь, но даже он уже начинал уставать и телом, и духом, и лишь сила его воли не давала «возрожденным» поглотить его. При всем своем яростном могуществе он был очень мал. А они велики, и им не было числа.
Хэйзел д'Арк, капитан Сайленс и Кэррион вели свой смертный бой, вложив в него все свои силы, все свое мужество, не помышляя об отступлении, а лишь радуясь каждой выигранной минуте. Они смотрели смерти прямо в глаза, и никто из них не дрогнул бы первым. Все трое были готовы умереть, но к тому, что произошло в следующий миг, не был готов никто.
Неисчислимые полчища «возрожденных» бесследно исчезли.
