говорила с такой злостью, что даже кружево на ее шляпке подрагивало. — В ней больше животных инстинктов, нежели человеческих качеств. Ведь еще четыре года назад эти дикари расправились с генералом Кастером и его войсками.
С индейцами всегда была война. Когда южные штаты вели борьбу за выход из федерации, тогда брат поднялся против брата. Но индейцы никогда не принимались в расчет как люди. Их считали язычниками, животными, дикарями. Фрэнсис опять мысленно вернулась к прошлому, и горло у нее сжалось. Она вспомнила лицо индианки, от которой навсегда оторвали детей. Женщина даже не плакала, но Фрэнсис знала, что она хотела умереть.
— Вы давно уже скрываете довольно странные мысли, мисс Макдонэлл, — продолжала заведующая, — хотя я и смотрела на это сквозь пальцы — на ваше увлечение спиритизмом, разговоры об избирательном праве женщин.
Фрэнсис подумала, что об этом она прочитала из книг и обсуждала эти вопросы с другими учителями.
Мисс Льюиллинн добавила:
— Вы держали в тайне замужество мисс Брэдли.
Это было правдой. Фрэнсис на самом деле знала о запретной связи, а затем и о замужестве Брэдли. А одним из условий преподавания в этой школе было требование оставаться незамужними. Однако Фрэнсис хранила тайну, так как об этом ее просила подруга. Муж Эмилии был скромным клерком в универсальном магазине, и чтобы им как-то хватало на жизнь, Эмилия должна была работать, хотя и получала маленькую зарплату учителя.
— Вы нарушили устав школы.
Фрэнсис, проглотив обиду, пыталась что-то сказать в свою защиту.
— Если вы считаете, что это было умышленным нарушением устава, то извините меня, — сказала Фрэнсис, аккуратно и точно подбирая слова, чтобы не сказать лишнего. За годы работы в школе она изучила заведующую, но даже ей она не могла соврать.
— Именно так и есть, — поправляя очки, говорила мисс Льюиллинн. — Я слышала, что вы помогали Луизе после занятий, то есть до сегодняшнего дня вы уже были дружны с ней.
Неужели ей кто-то насплетничал?
— Да, я помогала Луизе, но не более чем остальным, — сказала Фрэнсис. Она получала истинное наслаждение, знакомя смышленую девушку со своими любимыми рассказами и стихами. Взамен Луиза вознаграждала ее рассказами о диком и буйном Нью-Мексико.
— Тем не менее, я все же слышала, что вы были особенно пристрастны к Луизе. Не знаю, почему вы так поступали, проработав здесь уже немало лет. Возможно, это результат чтения этих гнусных книжонок, которые вы прячете в своей комнате.
Потрясенная тем, что сказала учительница, Фрэнсис даже повысила голос:
— Как же так, кто-то посмел вторгаться в мою личную жизнь?
Чтение дешевых романов было совершенно безобидным занятием.
— Это ведь не грех — читать о романтике и приключениях? — говорила Фрэнсис с обидой. Книги несколько поднимали ей настроение, внося живую струю в ее скучную и косную жизнь.
— Это не входит в ваши обязанности — определять, что есть грех, а что нет, — сказала мисс Льюиллинн, указывая пальцем на Фрэнсис. — Подобные книжонки — это все от дьявола. А вы же все-таки дочь священника. Отвратительное содержание этих книг разлагает ваш ум и мозг, ваши мысли. — Затем она прервалась и, глубоко вздохнув, сказала: — Мы не можем более позволять таким, как вы, преподавать и воспитывать молодых особ в нашей школе.
Лицо Фрэнсис вспыхнуло, на нем одновременно отразились и страх и гнев.
— Что вы сказали?
— Дандриджи довольно известное богобоязненное семейство. Мы не можем позволить, чтобы они забрали отсюда свою дочь лишь потому, что учитель позволил дикарке оскорблять и нападать на нее. Вы уволены!
— Уволена?! — сказала изумленно Фрэнсис, поднимаясь со стула. — Это несправедливо. Это просто возмутительно.
Мисс Льюиллинн поднялась и высокомерно произнесла:
— Может быть, мне вызвать полицейского, чтобы он вывел вас из помещения?
— Конечно же, нет, однако…
— В таком случае прошу забрать вас вещи, — сказала заведующая, указывая на дверь. — Вы обязаны оставить школу сегодня же вечером.
Потрясенная до глубины души, Фрэнсис и представить не могла, что же ей теперь делать. Получая такое маленькое жалованье, она все же покупала книги и что-то из одежды и даже имела небольшие сбережения. Но разве на это можно было прожить?
Нью-Мексико
Дон Армандо де Аргуэлло никогда не тратил много времени на молитвы. Еще в юности он был отчаянным парнем, смелым всадником. Отпрыск старинной испанской семьи идальго, поселившейся на севере Нью-Мексико более двух столетий назад, он прожигал жизнь в более приятных развлечениях и земных радостях, нежели молитвы.
Но после смерти, месяц назад, его последнего законорожденного ребенка, взрослой дочери, не выдержавшей тяжелых родов, Дон Армандо стал каждое утро ходить в молельню, что находилась в его поместье.
Вот и сегодня он все сделал, как полагается по обету: зажег свечу перед алтарем Святой девы и перекрестился, перед тем как сопровождавший его слуга помог ему опуститься на колени. Здесь он молился за душу усопшего сына, который был убит год назад, и за души дочери и неродившегося внука. Неужели род де Аргуэлло не будет продолжен? Армандо мучил этот вопрос. Его вторая жена, намного моложе его, прекрасная Инес, вероятно, была бесплодной — после трех лет замужества она так и не забеременела.
Сколько ему еще осталось жить на этой земле?
В свои семьдесят лет Дон Армандо мог ожидать любой болячки, но только не связанной с пищеварением— раньше проблем с этим у него никогда не было. Возможно, его дни на земле уже сочтены. Возможно, его дом и обширные земли попадут в руки какого-нибудь проходимца… если он не позаботится о том, чтобы этого не случилось.
Вот почему он молился. Бог все простит ему.
И вот почему он хотел, чтобы его земли перешли к кому-либо его же крови.
К тому же Инес нуждалась в поддержке надежного и сильного человека, который заботился бы о ней после его смерти. Завершающие слова молитвы Дона Армандо касались его скромной жены, которая уже давно просила его «представить» ее Святой деве и другим святым. Сама она не могла этого сделать, так как никогда не посещала молельню или какую-нибудь другую церковь, кроме воскресных месс.
Перекрестившись, Дон Армандо подал знак слуге, чтобы тот помог ему подняться. Когда он встал, он отпихнул слугу и взял трость, с которой ходил. Он не хотел выглядеть больным и слабым.
Выйдя из молельни, он остановился, радуясь весеннему солнцу, которое освещало окрестности. Он оглядел свое имение, взглянул на растянутые фаланги большого дома. Он увидел двух служанок, которые о чем-то болтали и хихикали. В центре перед домом был большой колодец.
Инес шла к нему навстречу. Она всегда боялась прямых солнечных лучей, чтобы они не повредили ее нежную и чувствительную кожу. На голове у нее был повязан черный шелковый платок.
— Доброе утро, Донья Инес, — приветствовал он ее вежливо. Его жена отдавала предпочтение соблюдению формальностей, а не ласкам и нежности в отношениях между супругами.
— Доброе утро, Дон Армандо. — Она была слишком высока для испанки, с поражающими темными глазами, что придавало ее внешности более строгий вид. Однако обычно она скромно опускала глаза, прикрывая их густыми черными ресницами. — Вам лучше сегодня? Я очень беспокоилась, что вы так
