страдали от вашей болезни прошлой ночью.
— Мне уже лучше.
— Вы уже ели сегодня? — спросила она, взглянув на него. — Если нет, то я принесу вам яйца и горячую тортийю из духовки.
— Можно и то и другое.
Она была всегда рада подать ему еду, если ей удавалось опередить служанку Мерседес. Он предложил ей позавтракать на свежем воздухе.
Она ничего не имела против и направилась на кухню. Армандо подошел к маленькому столику неподалеку от колодца, рядом с цветущей глицинией.
Повариха оставила дверь кухни открытой. И было видно, что Инес остановилась в дверях.
Дон Армандо, нахмурившись, посмотрел в сторону Инес и спросил:
— Что-то случилось?
— Вам не стоит беспокоиться, супруг.
Но сейчас он уже видел, что на стене кухни был нарисован крест. Это был желто-коричневый знак пеона против колдовства, очерченный толченой горчицей.
— Это все проклятое суеверие! — раздраженно сказала Инес и, посмотрев на повариху, скомандовала: — Сотрите это сейчас же.
Женщина подчинилась, но Дон Армандо уже беспокоился, где же Мерседес, которая вот уже сорок лет работала у него. Обычно она занималась уборкой и мытьем стен. Пока Инес ходила на кухню, Дон Армандо сел за стол и смотрел на слуг, работавших на кухне. Теперь они уже не болтали, у них был испуганный вид. Возможно, кому-нибудь из них попадет за этот крест.
Однако сейчас его больше интересовало собственное здоровье, чем домашние неурядицы. Закрыв глаза, он попытался расслабиться и погреться в теплых лучах солнца, пока Инес не вернулась с едой и не поставила перед ним тарелки.
Он не успел даже поблагодарить ее, как раздался истошный крик.
— Ай, я-я-яй! — орала одна из служанок. Она стояла у колодца, вытаращив глаза, в которых застыл ужас.
Дон Армандо встал, его сердце сильно билось.
— Что там случилось? — спросил он.
— Мерседес! Там Мерседес! — кричала служанка, указывая на колодец. — Она там, мертвая.
— Мерседес? — прошептал он, не веря тому, что услышал.
Он подошел, чтобы самому убедиться. Заглянув в колодец, он увидел на поверхности темной воды лицо пожилой женщины. Ее глаза и рот были открыты так, словно она собиралась вот-вот закричать. Морщинистое лицо было раздуто и искривлено.
— Боже, помоги нам! — перекрестился Дон Армандо, глядя в небо. Так же сделали и слуги, стоявшие сейчас во дворе. Инес тихо всхлипывала, поглаживая его руку.
Но он никак не мог прийти в себя. Возможно, и ему самому следовало бы что-то предпринять против колдовских сил. Без сомнения, это было проклятье, посланное кем-то на его дом, на его семью. А что же еще, если не проклятье? Так много трагических событий за столь короткое время!
— Босс хочет, чтобы завтра ты отправился в Санта-Фе, — сказал бригадир Джон Гейтс Чако Джоунсу. Они объезжали на лошадях одно из дальних пастбищ Ролстона Дабл-Бар.
— Что ему надо?
Территориальные органы управления находились в сотне миль отсюда. Туда надо было добираться несколько дней. Поэтому эта поездка для Чако была не очень-то приятной.
Сузив глаза, Гейтс повернулся к Чако:
— Какая-то важная шишка приезжает из Додж-Сити, один из старых друзей Ролстона.
Гейтс зажег сигарету и с наслаждением затянулся.
— Ролстон думает, что Бойз, должно быть, тоже знает об этом приезде.
Ну вот, одному из закадычных друзей босса понадобилась охрана. Теперь-то понятно, для чего его наняли сюда, на пастбище у подножия Кэптэн-Маунтэйнс. Кроме своих непосредственных обязанностей — защищать пастбище от угонщиков скота, ему доводилось выполнять и грязную работу, например, выжигать клейма на животных. Но что самое неприятное — ему частенько приходилось «увиливать» от пуль или стрелять самому. Чако ужасно устал от постоянного чувства опасности.
— Ты думаешь, прежняя вражда между группировками в графстве Линкольн опять возобновится? — спросил он. Вражда началась уже давно, когда что-то не поделили два торговца, впоследствии ставшие заклятыми врагами. В конфликт были вовлечены шериф графства и несколько владельцев ранчо, и, наконец, все это переросло в спорадическую войну между соперничавшими вооруженными бандами, которых окрестили Бойз и Регьюлэйтес. — Если все не успокоится, то будет повторение кровавой бойни, той, что была в семьдесят восьмом году.
— Но если кровь прольется, то это будет их кровь.
Чако ничего не ответил. Он лично не симпатизировал ни тем, ни другим, ему просто хорошо платили.
— Я пошлю с тобой Мартинеса в Санта-Фе.
Чако и на этот раз промолчал. Ему совершенно не нравился этот мексиканец, стрелок, которого нанимали. Попадая в город, он сразу же начинал волочиться за какой-нибудь юбкой.
— Поезд остановится в Гэйлисто-Джанкшен, — продолжал Гейтс, — эта станция конечная, была построена год назад и находится в восемнадцати милях к югу от столицы. Это небольшой город, в котором есть лишь несколько салунов да хижин.
Может быть, на этот раз Мартинесу некем будет соблазняться? Поговаривали, что он настолько хороший стрелок, что попадает в цель и в пьяном, и в трезвом состоянии.
— Неизвестно, будут ли вообще в Санта-Фе Бойз, — продолжал Гейтс. — Но в любом случае ты отвечаешь за этого человека и должен доставить его в Линкольн.
— И всю дорогу я должен не сводить с него глаз.
— Выполняй без разговоров, — сказал Гейтс, закуривая. — Ты поедешь утром.
Чако кивнул и посмотрел вслед бригадиру, который, выдав инструкции, сразу же ускакал.
Затем он взглянул на север, в сторону Санта-Фе. Из-за гор, окружавших этот город, ничего не было видно, кроме бесконечно тянувшегося ярко-голубого неба.
Когда налетел порыв ветра, он успел придержать свою широкополую шляпу, чтобы ее не унесло… и вдруг почувствовал знакомый уже по той злосчастной ночи порыв холодного воздуха. Легкий ветерок показался ему таким же холодным, как лед.
Проклятье. Вопреки всякой логике то, что он чувствовал, было ему явно знакомо: и эта красно- коричневая пыль, и пустыня, и ветер. С той ночи, когда он, внезапно проснувшись, увидел в окне какое-то существо, похожее на волка, а затем обнаружил человеческие следы, хотя на следующий день они исчезли, он предчувствовал, что что-то непременно должно случиться.
Существовало или нет в действительности это что-то, но чувство опасности никогда не подводило Чако. И только благодаря этому он оставался живым, выходя целым и невредимым из разных переделок. Несколько раз ему уже приходилось брать на себя принятие решений — при перегонке скота в Мексику и работая, правда недолго, в Техасе, в ополчении шерифа. И он всегда был начеку, всегда предчувствовал опасность.
Но сейчас его беспокоило, что его предчувствие опасности было каким-то другим. То, что он ощущал, было нечто неуловимым, словно подкравшаяся тень заползла ему под кожу. Эта опасность была чем-то нереальным, каким-то видением, и здесь вряд ли потребуется применять оружие.
Он опять вспомнил о существе, похожем на волка, его открытую пасть и тот взгляд, что он видел в окне. Он припомнил также и проклятия, услышанные той ночью, и что это существо бесследно исчезло.
В конце концов оно действительно исчезло.
Мать Чако была наполовину апачи, и ее родственники утверждали, что в нем заложены задатки шамана-знахаря. Они говорили, что у него такое сердце и сила, что он способен победить дьявола.
