представляешь, рак вернулся, вот уже в третий раз.
Несмотря на то что Лютер и Уолтер никогда не были дружны, их жены умудрялись поддерживать прекрасные отношения последние года два или около того. Дело в том, что на протяжении вот уже многих лет никто на Хемлок-стрит особенно не жаловал семью Шёль. Они работали как проклятые, чтобы получать все больше и больше денег, а все и без того знали, что доходы у них немалые.
— Перешел на легкие, — всхлипнула Нора и вытерла глаза платочком. Они заказали воду с газом. — И еще врачи подозревают, что метастазы проникли в почки и печень.
Лютер поморщился. Известие не из приятных.
— Просто ужасно, — тихо заметил он.
— Наверное, это Рождество станет для Бев последним.
— Врач так сказал? — спросил он.
— Нет, я говорю.
Они еще поговорили о Шёлях, и, поняв, что ему уже невмоготу, Лютер сказал:
— Мы уезжаем ровно через сорок восемь часов. Давай выпьем за это. — И они чокнулись пластиковыми стаканчиками с газировкой. Нора даже умудрилась выдавить улыбку.
За салатом Лютер спросил:
— Ты сожалеешь о чем-то?
Нора отрицательно покачала головой, потом сказала:
— Знаешь, временами я все же, наверное, скучаю по елке, игрушкам, музыке, всем этим воспоминаниям, что связаны с праздником. Но не по пробкам на дорогах, давке в магазинах, всей этой суете. Идея просто замечательная, Лютер.
— Я же у тебя гений.
— Не слишком задирай нос. Как думаешь, а Блэр тоскует по Рождеству?
— Да нет, сомневаюсь, — пробурчал он с набитым ртом. — Некогда ей. К тому же она работает с дикарями, язычниками, а они поклоняются другим богам. Всяким там рекам и тому подобному. Им наше Рождество до лампочки.
— Прискорбно слышать, Лютер. Как ты сказал? С дикарями?..
— Да я просто пошутил, дорогая. Уверен, все они очень милые, добрые люди. Так что беспокоиться не о чем.
— Она пишет, что даже не смотрит на календарь.
— Вот это по-настоящему здорово! У меня в кабинете целых два календаря, а я всякий раз забываю, какое сегодня число.
Вошла Милли из женской клиники, обнялась с Норой, пожелала счастливого Рождества Лютеру. Такое вторжение его просто взбесило бы, если в Милли не была высокой, стройной и на удивление привлекательной для своих лет женщиной. Ей уже перевалило за пятьдесят.
— Слышала о Бев Шёль? — трагическим шепотом спросила Милли, точно Лютера за столом не было.
И он взбесился. Он давно и упорно молился о том, чтобы его не настигла эта коварная и ужасная болезнь. И вдруг явилась эта женщина и напомнила о такой возможности.
«Господи, сделай так, чтобы я умер быстро, от сердечного приступа или в автокатастрофе! — взмолился он. — И чтобы соседи не перешептывались за спиной и не жалели меня».
Милли наконец ушла, и они доели свои салаты. Оплачивая чек, Лютер чувствовал, что по-прежнему просто умирает с голоду, и снова размечтался о роскошных трапезах, которые описывались в рекламной брошюрке «Принцессы острова».
У Норы были еще какие-то дела. У Лютера их не оказалось. Он поехал на Хемлок-стрит, припарковал машину, с облегчением отметив, что соседей вблизи его дома не наблюдается. В почтовом ящике лежали еще четыре анонимных рождественских открытки с изображением снеговика. Отправлены они были из Рочестера, Форт-Уорта, Грин-Бея и Сент-Луиса. Университетские подопечные Фромейера много путешествовали, и Лютер подозревал, что это дело их рук. Лишь неугомонный Фромейер способен на такое. Крэнки получили уже тридцать одну открытку со снеговиком, причем две пришли из Ванкувера. Лютер хранил их все и собирался по возвращении из круиза сложить в один большой конверт и отослать по почте Фромейеру, жившему всего в двух домах от него.
— Придут вместе со счетами за электричество и выплатами за кредит, — с удовлетворением пробормотал он, запихивая открытки со снеговиками в ящик стола. Потом развел огонь в камине, устроился в кресле под пледом и задремал.
Вечер на Хемлок-стрит выдался беспокойный. У дома Крэнков одна певческая группа с оркестром сменяла другую, все без исключения восславляли Рождество. К ним то и дело присоединялись соседи, захваченные царившим здесь весельем. В какой-то момент хор из клуба «Лайэнс» вдруг грянул «Мы хотим снеговика».
Появились и домашние заготовки, транспаранты с надписью «Свободу снеговику!». Первый плакат воткнул в землю перед домом Крэнков не кто иной, как Спайк Фромейер. Он и его маленькая шайка раскатывали по улице на сноубордах и велосипедах, орали, хохотали, верещали — словом, всячески демонстрировали предпраздничное настроение.
Потом вдруг образовалась группа поддержки. Явилась Триш Трогдон и начала угощать горячим какао ребятишек, а ее муж Уэс организовал перед домом Крэнков митинг и строго следил за тем, чтобы каждый мог высказать свое возмущение. Выкрики спикеров смешивались с песенками вроде «Джингл беллз» и «Снеговик пришел с мороза» до тех пор, пока их не заглушил настоящий хор, прибывший пропеть свои гимны у дома Крэнков. И наиболее популярным в тот вечер произведением оставалась песенка про снеговика.
В доме Крэнков царила тишина и полная тьма, двери надежно заперты. Нора была в спальне, прикидывала, что взять с собой в поездку. Лютер сидел в подвале и пытался читать.
Глава 12
Канун Рождества. Лютер с Норой проспали почти до семи часов утра, их разбудил телефон.
— А можно поговорить со снеговиком? — пропищал в трубку детский голосок. И не успел Лютер выругаться в ответ, как на противоположном конце линии повесили трубку. Однако он умудрился выдавить усмешку, затем вскочил с кровати, похлопал себя по плоскому животу и сказал:
— Острова взывают к нам, дорогая! Давай собираться.
— Только сначала принеси мне кофе, — сонно пробормотала Нора и еще глубже зарылась в одеяла.
Утро выдалось холодное, небо сплошь затянуто облаками. Шансы, что на Рождество пойдет снег, составляли пятьдесят на пятьдесят. Лютеру, естественно, вовсе не хотелось снега. Нора сразу затоскует, у нее испортится настроение, как только в воздухе закружат белые снежинки. Она будет страдать от ностальгии, ведь выросла в Коннектикуте, где, если верить ее словам, на Рождество обязательно выпадал снег.
К тому же Лютер не хотел, чтобы снежные заносы и сплошная облачность помешали их завтрашнему отлету.
Он стоял у окна, перед которым обычно ставили елку, пил кофе, оглядывал лужайку перед домом, желая убедиться, что шайка маленьких вандалов под предводительством Спайка Фромейера ничего не испортила. Поглядывал и через улицу, на дом Шёлей. Мрачное все же место, несмотря на лампочки и украшения. Там находятся Уолт и Бев, тоже, наверное, пьют сейчас кофе, бродят по комнатам. И оба знают, но не говорят о том, что это, возможно, их последнее Рождество вместе. На секунду Лютер даже пожалел, что отказался от Рождества, но быстро взял себя в руки.
Рядом, у Трогдонов, дела обстояли совсем по-другому. Они следовали старой традиции: затеяли игры в Санта-Клауса утром в канун Рождества, за двадцать четыре часа до того, как праздновать будет весь
