непрерывное развитие в поисках ответа на вопрос, существует ли естественный предел для разума, – хотя такое определение сильно упрощено и неполно. Но мы развиваемся, стараясь никому не мешать.
'Спасибо и на том, – подумал Шабан. – Гигантскому муравейнику – больше чем муравейнику, чудовищному сверхорганизму! – нет дела до человечества. Будь иначе… нет, об этом лучше не думать. Что это: случайность или своеобразная этика?
А может быть, естественная брезгливость?'
– Я понял, – через силу сказал Шабан. – Подобрали – и спасибо… Когда мне выходить на работу?
– В Ореоле нет работы. Есть жизнь. Ты живешь. Очень скоро ты пройдешь полную инициализацию и узнаешь, кем тебе жить.
– Мусорщиком?
– Вероятно, да. Подготовка к этому роду жизни не займет много времени.
Можно было догадаться…
Шабан сорвал с ветки еще одно яблоко, по виду – неспелое. Подкинул в ладони, зло и смачно надгрыз, ощутив вяжущий вкус, и с силой швырнул через голову куратора. Где-то посыпались листья.
– Допустим, я откажусь – что тогда? Удержите силой? Или снова сделаете ребенком, всунете в меня чужую память и отправите на Землю?
Едва заметный безразличный жест куратора.
– Ореол не удерживает никого. Но ты не откажешься.
– Откуда такая уверенность?
Куратор не ответил. Он спокойно и терпеливо ждал, когда закончится этот неизбежный и неприятный кусок чужой работы… чужой жизни. Вся эта раздражающая возня неизбежно кончится, возвращенец станет мусорщиком не предположительно, а наверняка, это видно отчетливо. Сугубая мелочь в масштабах Ореола – но кому-то нужно заниматься и ею. Светлый разум, дай терпения!
– А что стало с Каплей? – спросил Шабан – или из глубины его сознания задал мучивший его вопрос Филипп Альвело?
– Ничего интересного, – сказал куратор без всякого выражения. – Осталась в реальности, то есть в своем пространстве, вот только была выброшена на сотню мегапарсеков. Очень мощный наведенный Канал – планета провалилась целиком. Ее даже не разорвало.
– Я хочу посмотреть. Это возможно?
Куратор медленно поднял бровь.
– Возможно все, в чем есть смысл. Я же сказал: там нет ничего интересного.
– Я хочу посмотреть! – крикнул Шабан.
– Хорошо, ты увидишь, – измученно пробормотал куратор. – Светлый разум! Ну почему именно я должен возиться с этими мусорщиками!.. И с их мусором!
– Проступок? – наугад спросил Шабан и по внезапно вспыхнувшей колючей искре в глазах куратора понял, что попал в болевую точку. Но искра сразу погасла.
Выходит, и здесь есть штрафники…
А коли так, кто посмеет без тени сомнения утверждать, что обитатели Ореола – не люди?
Неизвестно почему стало смешно. Смех, иррациональный и дикий, поднялся волной, и поначалу Шабан прятал его в себе, кусая губы и мучаясь. Потом не выдержал и расхохотался вслух.
ГЛАВА 5
Реальность – Ореол. И снова: Ореол – реальность…
Как будто Ореол менее реален, чем Вселенная людей, чем их привычный, единственный, огромный мир. Не менее, но и не более. Реальность не зависит от того, кто ее создал – природа или те, кому стало тесно в одной Вселенной с людьми.
Как легок переход между реальностями для того, кто стал частью Ореола! Лишь мусорщики ограничены в возможностях, дабы более походить на людей. Но я пока еще не мусорщик, я экскурсант…
Капля.
Гигантская эллиптическая галактика, чуть сплюснутая, закрывает полнеба, и ледяные торосы, нагроможденные последними штормами и подвижками льдов, отбрасывают длинные тусклые тени. На Капле больше нет ни смерчей, ни ураганов, лишь едва заметная дымка у горизонта указывает на то, что еще не вся атмосфера легла снегом на лед. Сколько времени потребовалось выброшенной из Галактики неспокойной жидкой планете, чтобы навсегда уснуть под ледяным панцирем? Вероятно, не так уж много. И еще тысячи, если не миллионы лет Капля будет медленно промерзать от поверхности к центру.
Ледяной мир, но еще не мертвый – подледная фауна будет жить очень долго, сопротивляясь и постепенно сдавая позиции. Может, какие-то формы жизни никогда не уйдут с Капли, научившись существовать во льду или у центра планеты, в жидкой пересоленной каверне, согреваемой радиоактивным распадом. Лишь нет людей и больше не будет. Два космических феномена не ужились вместе.
Плоский мир, если не считать торосистых гряд. Один-единственный заснеженный холм возвышается над унылой равниной. Он похож на правильный лакколит или мгновенно замороженный водяной бугор, вздувшийся над местом чудовищного по силе гидросейсма, но под снегом скрыты пригнанные друг к другу металлические плиты, продуманно проложенные сверхпрочными композитами, обросшие остекленевшими на холоде остатками морских репьев. Это всего лишь Поплавок, перевернувшийся днищем кверху и нахлебавшийся воды, братская могила тысяч людей, не испытавших при жизни особенного братства. Полусфера подводной части бывшего терминала впервые показана всему миру – но некому смотреть.
Пузатый, как дирижабль, подводный крейсер, отрыгнутый в корчах затягиваемой Каналом планеты, бестолково кружась, несется над Каплей по вытянутой орбите, опускаясь в перигее к самым торосам. Через несколько сот оборотов торможение об остатки атмосферы заставит его упасть – но пока он еще кружит…
Снег. Торосы. Снова снег…
Выдавленная на лед капсула типа «Удильщик» лежит на боку и обросла инеем в руку толщиной, в распахнутых люках белеют сугробы, внутри – ничего живого. Где ты, чужак с А-233? Замерз, как этот глубинник, или погиб раньше? Ты помог мне, а я не могу ответить тебе тем же.
Кому мне отдать этот долг?
Петру?
Петр погиб с Каплей, как многие и многие, и моя вина перед ними только в том, что они умерли, а я нет.
Так получилось. Не вините меня.
Петр, друг мой, счастливый бездумный нытик! Тебе не стоило беспокоиться о жене и сынишке, я сделаю для них все, что смогу – но это не мой долг, поверь мне. Это лишь жест.
Винсент тоже где-то тут. Не буду сейчас думать о нем – слишком больно…
Почему-то хочется верить, что остался в живых безумный старик на своей «Анаконде» – но ему единственному не нужны ничьи долги. До конца жизни он будет плавать в Гольфстриме и, не нуждаясь ни в пище, ни в браге, ни в людях, вспоминать человеческую подлость. Иногда он будет пробивать лед наверху, с каждым годом все более толстый, чтобы полюбоваться делом рук человеческих, а заодно добыть немного замерзшего воздуха.
И, может быть, захихикает, глядя на Каплю льда.
Пусто на планете, и пусто в душе. Куратор был прав: нечего делать там, где все уже сделано. Прочь отсюда!
Звезды – светящиеся пылинки, тусклые и яркие, сгорающие в единый миг или тихо тлеющие, экономящие свечение на десятки миллиардов лет. Совсем как люди, рассчитывающие наперед свою жизнь, с той разницей, что у звезд в этой реальности все так и будет.
