стекающие с ледника ручьи успели вновь охладить прибрежные воды почти до нуля, оттеснив от берегов теплые течения. И все же плавать в ледяной воде было куда приятнее, чем кататься в кусачем снегу при минус шестидесяти…
Дергаясь по-лягушачьи, он выскочил на поверхность и удовлетворенно осклабился: оказывается, он сиганул с того борта «Кассандры», где был спущен трап. А ведь ничуть не подумал о нем, ломанулся наугад… Вот нырнул бы с другого борта – и либо плыви вокруг, либо подныривай, либо мерзни, жди, пока втащат…
Над фальшбортом уже торчали квадратные торсы охранников. Кто-то менее квадратный и в фуражке – наверное, капитан или старпом – неразборчиво орал, указывая перстом куда-то в открытый океан. Полсекунды спустя в указанное место нацелились стволы полудюжины автоматов. Мощными саженками Ломаев достиг трапа и живо вознесся на палубу – голый и жаркий. Вгляделся в жидкий свинец за бортом.
– Эй, не вздумайте! Это никакой не леопард, это крабоед…
Небольшой и совсем нестрашный тюлень-крабоед в последний раз высунул усатую башку и, как видно, не найдя в «Кассандре» ничего интересного, унырнул в глубину.
Охранники опустили оружие с явным облегчением. Крабоед не крабоед, леопард не леопард, акула не акула, а застрелишь животину – будешь объясняться с помешанным на экологии боссом. Кому охота? Черт знает, кто для него ценнее – тюлень или гость. Инструкций не поступало…
– Зря, – только и рискнул высказать старший в охране голой вип-персоне. – Последнее время тут и косатки ходят, и акул много появилось. Большую белую позавчера видели… на самой поверхности. Метров на пять рыбка…
– И никто не соблазнился выстрелить?
– Нам-то зачем? Ее и так косатка рвала на куски. Природный процесс.
Ломаев молча покивал в ответ. Он слыхал от Нематодо, что-де ни одного достоверного случая нападения косатки на человека еще не зарегистрировано, однако кто может знать, как там оно было на самом деле… Может, некому было регистрировать. А насчет грядущего немереного богатства антарктической ихтиофауны Ломаев знал и без Нематоде. Где под тропическим солнцем плещутся холодные, богатые кислородом воды, там и планктон. Где планктон, там и рыба. Где рыба, там пингвины и тюлени. Где рыба, пингвины и тюлени, там и акулы. А где рыба, пингвины, тюлени и акулы, там и косатки. Пожалуй, развивать в здешних водах дайвинг-туризм пока еще рановато. Разве что рассадить дайверов по прочным клеткам…
Когда наплававшийся в бассейне Шимашевич вернулся в роскошно обставленный предбанник, голый Ломаев сидел на диване и, держа в руке пивную бутылку, разглядывал ее с великим подозрением.
– Что не так?
– Да вот поймал тут одного, послал за пивом, – сознался Ломаев. – Ну, гляжу, несет… Я и глотнул. Что, блин, за жидкость?
– Пиво, – Шимашевич засмеялся. – Еловое пиво.
– То-то и чувствую, – недовольно прогудел Ломаев, – то ли пива отхлебнул, то ли шишку съел. Вот ведь пакость… В какой дыре такое варят?
– Кое-где варят. Это сингапурское.
– Ну да, они умные, сами не пьют, для дураков производят…
– Туркин, пива!
Не прошло и минуты, как банщик внес чеканный серебряный поднос с двумя запотевшими кружками.
– «Миллер» подойдет?
– Спрашиваешь! – Истосковавшийся по пиву Ло-маев испытал сильнейшее слюноотделение. – Не «Сибирская корона», но все же…
– «Корону» любишь? Туркин, перемени!
И кружка исчезла из-под носа вожделеющего Ломаева, а взамен с дивной быстротой появилась другая. Сделав глоток, Ломаев почувствовал себя на верху блаженства.
– Туркин, анекдот!
Рассказанный банщиком анекдот оказался настолько похабным, что на первой же фразе Ломаев сконфуженно хрюкнул, и настолько смешным, что по его изложении конгрессмен и набоб загрохотали в два горла.
– У-у-уйди-и!.. – выдавил Шимашевич. – Нет, я не могу…
И снова заржал.
Банщик ушел – наверное, пить отвергнутый «Миллер», чтобы добро не пропадало. Нахохотавшись до коликов, Ломаев погрузил нос в пену и единым глотком всосал полкружки.
– Не спеши, – посоветовал Шимашевич. – Это последняя.
– Не понял. Что, вообще последняя? ?!
– Для тебя – да.
– Так она же первая! – возразил Ломаев.
– И достаточно. Будешь пить минералку. Не мне в Женеву ехать, а тебе, и ты о спиртном забудь.
– А еще что на мою голову? – Ломаев ухмыльнулся. – Тренажерный зал? Массаж тайский?
– Не держу, – отрезал набоб. – Лечебный массаж тайцы слямзили у японцев, а массаж эротический придуман ими в качестве экзотики специально для американских моряков. Пользы – ноль. Удовольствие, между прочим, тоже сомнительное. И о бабах тоже забудь: мачо не должен выглядеть потасканным…
Будущий мачо с сожалением допил пиво.
– Теперь куда? Ты что-то говорил о разных банях…
– Выбирай, – щедро предложил Шимашевич.
– M-м… сауна, может быть?
– Ты в ней был.
– Гм. Что-то не припоминаю. Когда?
– Только что. Настоящая финская сауна ничем не отличается от русской парной. Жариться в сухом воздухе выдумали немцы, а не финны. Дрянная выдумка, между прочим, только уши горят почем зря. Еще и название присвоили.
– Вот ведь… – покачал головой Ломаев. – Век живи, век учись.
Он легко согласился вкусить прелестей турецкой бани. Как ни удивительно, натоплено было не очень жарко, зато посреди помещения на локоть над полом возвышалась восьмиугольная беломраморная платформа метров четырех в поперечнике.
– Ложись с краю и медленно ползи в центр. – Шимашевич показал пример.
Периферия платформы оказалась просто теплой. Немедленно захотелось разнежиться и вздремнуть, как на прогретой солнцем скале у ласкового моря. Зато в центре – Ломаев, дотянувшись, пощупал – можно было печь оладьи, чуреки и людей. Э нет, так мы не договаривались… Ломаев твердо решил не выползать из границ комфортности.
Слегка передвинулся – нормально… Передвинулся еще и стал понимать, что такое восточная нега. Переполз еще чуть-чуть и снова не умер, даже не зашкворчал, а оказался в раю, и – прав Шимашевич! – сейчас ему не требовалось никаких райских гурий.
– Туркин, готовься! – крикнул набоб.
– Всегда готов! – донеслось в ответ из предбанника.
– Он у тебя на все руки мастер, что ли? – спросил Ломаев.
– Именно на руки. Сейчас почувствуешь. Но турецкую баню он особенно тонко понимает. У Туркина, между прочим, бабка турчанка, так что это у него фамильное…
– А разве бывают турчанки-банщицы? – удивился Ломаев.
Шимашевич задумался.
– Не знаю, – признался он, и тут явился банщик.
Он уже не спрашивал, кого тут первого, и, взгромоздившись на мраморный помост, по-совиному
