спутников, ловко навел разговор на его дочь — для краткости я не хочу всего пересказывать — и напрямик попросил у него ее руки. Отец молодой девушки принялся многословно восхвалять род юноши и его самого, но под конец начал путаться и запинаться и дал Отторино понять, что очень боится нажить неприятности с Марко, который, как говорила ему жена, собирается сам устроить женитьбу юноши.
Отторино отвечал, что он не сомневается в согласии Марко, который и занялся его делами лишь для того, чтобы сделать ему приятное, но что в любом случае он сам себе господин и, как бы ни было велико его почтение к этому сеньору, он, в конце концов, не приходится ему ни вассалом, ни сыном и может делать то, что ему нравится, хочет того Марко или не хочет.
При этих словах граф сделал гримасу, которая, казалось, говорила: «Друг мой, можешь шутить сколько угодно, а что до меня, то я не намерен ломать голову над тем, как лбом прошибить стену». Однако вслух он сказал:
— Ну, мы еще поговорим об этом потом.
Но юноша, заметив, что его слова произвели неблагоприятное впечатление, постарался поправить дело и начал объяснять графу, что если бы Марко было известно, что та, из-за которой он решил отказаться от своих первоначальных намерений, — дочь графа Ольдрадо дель Бальцо, то ему нечего было бы возразить. Он напомнил графу, что Марко Висконти справлялся о нем и очень хотел видеть его в Милане, где дела как будто начинают складываться в пользу папы Иоанна. И наконец, он намекнул, хотя и весьма туманно, что на графа возлагают надежды благодаря его репутации при папском дворе.
Нужно ли говорить, смутился наш герой при этих словах или возгордился? Этот достойный человек, привыкший хвалить сам себя, не был избалован чрезмерными похвалами других, и потому его лицо осветилось той неуместной улыбкой польщенного самолюбия, которую каждый из нас, считая тщеславие далеко не лучшим украшением, старается подавить или согнать со своего лица; граф, однако, совсем не сдерживался — казалось, самодовольство, сквозившее в его чертах, так и рвется наружу, словно для того, чтобы в самые прекрасные мгновения жизни испортить столь достойные ощущения, возникающие так редко.
— Послушайте, — сказал наконец граф, — Марко, по правде говоря, оказывает мне слишком большую честь, которой я не достоин… Впрочем, я уже говорил вам, что мы с ним дружили в детстве! Ну, хорошо, если я что-нибудь могу сделать, я весь в его распоряжении. Что же касается нашего разговора о Биче, то повторяю: если она не будет возражать, то я уже сейчас могу ответить вам согласием и считаю, что брак этот был бы очень удачным — он и почетен и приятен мне: вы ведь знаете, как я вас ценю и уважаю. А Эрмелинда, даю вам слово, только возблагодарит небо.
Тем временем отряд достиг Милана. Граф направился к Брера дель Кверга, где находился его дом, а юноша поскакал прямо к Марко Висконти.
Глава X
Как только Марко увидел, что Отторино входит в комнату, где он сидел один, читая какие-то бумаги, он встал и любезно пошел навстречу юноше.
— Уже вернулся? — спросил он. — Ну, как дела в Монце?
— Там царит всеобщее недовольство, — отвечал юноша, — но никто не смеет поднять голову — все боятся герцога Тека.
— С кем ты говорил?
— С вождями гвельфов, которых вы мне назвали: с Гудзино, с Гавацца, с Монечино Дзева и с Берузио Рабия. Рабия, как только ему удастся уехать, не вызывая подозрений, прибудет в Милан, чтобы договориться с вами о планах на будущее.
— А что ты скажешь о горожанах?
— Ничего хорошего. Ваш священник Мартино, которого вы послали туда своим проповедником, говорят, только чудом вырвался из когтей достопочтенных мужей, которых он пытался наставить на путь истинный.
— Неужели они так фанатично преданы антипапе Николаю?
— Если бы они и правда держались за Николая или за Иоанна! Нет, просто эти негодяи хотят половить рыбку в мутной воде, и только.
— Прибыл ли наконец граф дель Бальцо?
— Мы только что приехали вместе.
— Видишь, мой совет сослужил неплохую службу. Теперь, когда он здесь, было бы глупо этим не воспользоваться. Надо бы, чтобы он взялся… Послушай, сделай вот что… Он ведь приехал со всем семейством?
— Да, со всеми своими родными и близкими.
— Завтра я устраиваю для друзей небольшой праздник. Не мог бы ты прийти вместе с ним?.. Эрмелинда… Ну, ее я, конечно, не могу надеяться увидеть, но… вот Биче, о которой ты нарассказал мне столько чудес… Ты не найдешь какого-нибудь способа привести ее вместе с отцом?..
Отторино, который ничего другого и не хотел, проникся уверенностью, что раз уж его господину не терпится увидеть девушку, то он легко простит ему отказ от брака с дочерью Рускони, а потому он тут же обещал сделать все возможное, чтобы выполнить его желание.
На другое утро Отторино явился к графу и объявил ему, что Марко приглашает его в тот же день вместе с Биче к себе в гости и просил его проводить их к нему, что это большая милость и особая честь, которая высоко поднимет его в глазах всех миланцев, и отказываться от нее ни в коем случае нельзя.
Эрмелинда, которой граф сообщил об этом, как о деле уже решенном, также не высказала возражений. Теперь, когда Отторино по всем правилам просил руки ее дочери, девушка могла считаться его невестой; и было вполне естественно и справедливо, что молодой человек хотел представить ее своему господину, чтобы тот одобрил его выбор и не сердился за нарушение прежнего обязательства, к которому сам имел отношение. Вместе с тем, представляя себе, как ее дочь предстанет перед Марко Висконти, бедная женщина трепетала от тайного страха, вызванного воспоминаниями и предчувствиями; когда она отпускала Биче, которая также казалась глубоко взволнованной ее рассказами об этом человеке, ей показалось, что она выносит приговор, определяющий всю дальнейшую жизнь ее дочери, и она смотрела ей вслед полными слез глазами.
Марко Висконти, окруженный знатнейшими миланскими юношами, сидел в одной из палат своего дворца в ожидании обеденного часа. Всегда блистательно щедрый, когда он чествовал своих друзей и сеньоров, в эти дни он удвоил обычную пышность, доведя ее до великолепия и расточительности, чтобы привлечь к себе новых сторонников и поразить толпу, столь падкую до всякой роскоши. Летописцы отмечают, что великолепием празднеств и пиров, изысканностью нарядов и конских украшений, богатством выходов в сопровождении знатных юношей, пажей и оруженосцев он далеко превзошел своего племянника Адзоне, ставшего владетельным князем Милана.
Одним из главных действующих лиц в этом кружке был Лодризио Висконти, брат самозванного настоятеля монастыря святого Амвросия, ближайший советчик Марко и вдохновитель всех его тайных интриг. Это был видный человек лет сорока, с характером незаурядным, но буйным и беспокойным, который уже стал притчей во языцех, а впоследствии приобрел слишком постыдную известность. Лодризио давно ненавидел Отторино — и из зависти к юному рыцарю, ибо он видел, что Марко отдает предпочтение юноше, в то время как ему хотелось самому быть единственным наперсником своего господина, и из-за судебной тяжбы касательно родового поместья в Кастеллетто на Тичино, которое в конце концов отошло к Отторино. Марко старался их помирить, и с некоторых пор могло показаться, что они стали относиться друг к другу немного лучше. Однако Лодризио не забыл старой обиды и всегда был начеку, выжидая удобной минуты, чтобы погубить своего соперника.
Паж возвестил о прибытии графа дель Бальцо. Глаза присутствующих обратились к двери. Граф вошел, держа за руку дочь. Марко в смятении устремился им навстречу. Когда он увидел Биче, вошедшую в зал с опущенными глазами и разлитым по лицу стыдливым румянцем, ему показалось, что перед ним ее мать, что он видит подлинную Эрмелинду, и его охватило волнение. Однако он сумел сдержаться, встретил
