– Не волнуйтесь, у вас только ушиб, – успокоил меня человек в халате. – А гипс… Кто вас бил?
– Двое. Один пониже, худощавый, второй такой здоровенный амбал…
– Я так и понял. Они приехали вместе с вами, и им очень хотелось, чтобы у вас был перелом. Мне не жалко. Я велел наложить вам гипс. Хотя на самом деле там только ушиб; похромаете два-три дня – и все.
– Они поверили?
– Они потребовали снимок. У меня таких снимков полные шкафы. Я ополоснул один под краном, чтобы выглядел как свежий, и вынес им. Они уехали очень довольные… За что они вас? Из-за женщины?
Я молча кивнул. Можно было считать и так.
– Когда вы уже угомонитесь? Жена большого человека?
Я покачал головой:
– Я не встречаюсь с замужними. Просто на нее имели виды.
– А-а… – понимающе протянул он. – Тогда у вас есть оправдание. Не отступитесь?
– Ни за что!
– Берегитесь. Как мне показалось, это серьезные люди…
Он еще что-то говорил, а я с умилением смотрел на его озабоченное лицо праздничного Деда Мороза. Господи! Эти двое привезли меня сюда! И еще, наверное, подняли тарарам, потребовав заведующего. Вот он, получите! Ублюдки…
Когда я еще только разворачивал свой турбизнес, ко мне попросилась на работу черноглазая Люба, выпускница школы, не поступившая в институт. Она хорошо знала английский, и для начала я определил ее в офис – работать с клиентами и отвечать на звонки. Через два месяца она повезла первую группу туристов, а еще через полгода уже считалась лучшей старшей группы в фирме. Люба работала настолько хорошо, что я доверял ей самые ответственные маршруты – и хорошо платил за работу. Она умела ценить доброту, и, когда пару раз стала свидетелем ставших тогда обыденными моих приступов (боль в груди сгибала меня вдвое), свела меня со своим отцом, Михаилом Борисовичем. Тот без лишних слов засунул меня за экран рентгеновской установки, а спустя несколько минут вышел ко мне с большим мокрым листом пленки в руках.
– Выше голову, юноша! – сказал он весело, и от этих слов мне сразу стало спокойно и хорошо. – Когда мне было сорок, тоже казалось, что жизнь кончена. У вас она только начинается. Все у вас в порядке, за исключением остеохондроза – вот этого отложения солей в грудине, которое и дает себя знать. Спорт, милый мой, побольше движения и поменьше тяжелой пищи – вот и все, что вам надо…
Потом мы говорили о Любе, я искренне хвалил ее, а Михаил Борисович довольно улыбался. Как я понял, Люба в ту пору зарабатывала больше, чем родители вместе взятые, и это тоже посчитали мне в заслугу – совершенно непреднамеренную.
Тем же летом Люба со второй попытки поступила в институт. Родители ее были медики, она пошла по их стопам, поэтому и оставила нас – совмещать учебу в мединституте с работой было невозможно. Я искренне горевал, и на прощание закатил маленький банкет, на который пригласил ее родителей. Сейчас я понял: этого не забыли…
– Как Люба, Михаил Борисович?
– Люба?.. – паутинки морщинок Деда Мороза вновь побежали к его вискам. – Она всерьез решила сделать меня дедушкой, и через месяц я им буду. Я говорил ей: не спешите, закончите оба институт. Но вы же знаете мою дочь. Она сказала: папа, ты уже старый, тебе пора иметь внука! Молодежь, они всегда спешат…
По лицу Деда Мороза было видно, что он нисколько не огорчен торопливостью дочки.
– Ладно, не буду вам больше надоедать, – Дед Мороз пристал со стула. – Скоро вам привезут одежду и костыли, – он снова улыбнулся, – и вы можете ехать домой. Здесь вам делать нечего. Те двое давно уехали. Какая-то милая девушка, что ответила по вашему домашнему телефону, сказала, что сделает все точно и правильно.
– Михаил Борисович! – я благодарно пожал обеим руками его ладошку.
– Не надо, юноша. Лучше будьте впредь осторожнее. А, кстати, что это за девушка? Не та ли?
– Нет. Это Аня, моя секретарша.
– Вы держите секретаршу дома? – уже знакомые мне паутинки вновь побежали к вискам.
– Временно приютил – ей негде жить. Но это не из-за нее.
– Ну, вам виднее, – он встал, прощаясь, и я вдруг неожиданно для себя спросил:
– Почему вы не уезжаете, Михаил Борисович? От этих отморозков? Ладно, мне некуда, а вы?
Он почему-то ничуть не удивился. Только грустно покачал головой.
– Мне тоже некуда. Это здесь я Михаил Борисович Зильберман, еврей и сын еврея. Но мою маму звали Анастасия Никитишна, поэтому там я русский. Поскольку мою жену зовут Зоя Ивановна, то и мои дети там тоже русские. Вот и все. Мне некуда. Да и не хочу. В последние годы здесь хоть реже стали вспоминать вспоминать, что я – еврей. Людей сегодня мало интересует, кто какой национальности. Не до того. Мне это нравится. Еще бы жизнь была получше… Поправляйтесь!
Он быстро засеменил по коридору – маленький, толстенький в своем широком белом халате, почти таком же белом, как его голова…
Аня появилась только к вечеру (видимо, быстро отыскать пару хороших костылей оказалось делом непростым), и под ее тихие вздохи я быстро оделся и заковылял по коридору. Костыли она привезла хорошие, металлические, с упорами под локти, и я быстро с ними освоился, решительно отвергнув ее попытки помочь. Воспоминания о прошедшей ночи были еще свежи, и хотя я был твердо уверен, что ничего между нами не произошло – слишком много было выпито накануне, воспоминания все равно были не в радость. Видимо, и она поняла это, поэтому лишь молча шла рядом, время от времени тихонько вздыхая.
И только в такси она обронила тихо:
– Ваш сын звонил.
– Костя?! – от неожиданности я так сильно вцепился в ее плечо, что она ойкнула. – Что ты ему сказала?
– Ну… Что вы в больнице.
– Господи!
Я закрыл лицо ладонями. Все стало ясным в один миг. А я-то думал, что они просто сводят счеты…
Я уже не удивился, увидев из окна машины свет в окнах своей квартиры. Самолет из Вены прилетает в Москву утром…
На пороге мы молча обнялись, и я, несмотря на все, с радостью смотрел на сына. Он еще вырос, уже догоняя меня, хотя широты в плечах и груди ему пока не доставало. От матери он унаследовал светлые волосы и голубые глаза, но черты лица были моими – замечательный мальчик, умный, красивый, отзывчивый. Лишь только узнал, что отец в больнице, ни на минуту не задумавшись, полетел в аэропорт. И не надо было спрашивать теперь, кто сообщил ему неприятную новость…
Но это было еще не все. Мы заканчивали свой тихий семейный ужин, когда в дверь позвонили. Открывать пошла Аня, а я лишь взял наизготовку свой металлический костыль – на этот раз я был наготове, и непрошенным гостям пришлось бы туго.
Но костыль не понадобился. Удивленная Аня проскользнула в прихожую, а вслед за ней в дверях появилась… Оксана!
Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга, затем я решительно подвинул соседний стул.
– Раздевайся, проходи. И раз уж все собрались, давайте знакомиться…
7.
– Из тебя получается неплохая свекровь.
– Тебе бы все шуточки! – Оксана с обиженным видом сидела на постели, нервно закручивая распущенные по плечам волосы в узел. – Я все вижу и слышу. Заперлись, шушукаются и хихикают. А потом затихают – целуются. Неужели тебе все равно?
Мне было не все равно. Я и сам прекрасно видел, какими взглядами обменивается (как им казалось, украдкой) эта парочка. Это кольнуло меня наутро после первой семейной ночи под крышей родного дома. На минуту стало обидно, что девушка, сутки назад решительно залезавшая ко мне в постель, в следующую ночь не менее решительно предпочла другого. Но этот другой был моим сыном. И он заслуживал, чтобы предпочли его. В конце концов я сам был виноват, уложив их спать в одной комнате – другого варианта в двухкомнатной квартире не выходило. А если учесть, что обоим около двадцати: ему чуть больше, ей чуть меньше…
– Окрутит она парня – и все! А ему еще учиться сколько! Ты об этом думаешь?
Я не думал. Я не мог и не хотел заглядывать так далеко. Не имел права. Хотя из Ани будет хорошая жена. Конечно, парню всего двадцать и ему еще учиться и учиться. Но я сам женился в двадцать, а учился потом. Не пропал. Не это главное. Пусть женится, если хочет. Пусть, если пожелает, не женится. Главное сейчас не в этом.
– Что молчишь?
– На тебя любуюсь. Насмотреться не могу.
– Правда?
– Самая настоящая.
– Самец…
– А почему бы нам не сделать другого сына? Раз этот непослушный… И ты его женишь на ком захочешь.
– Ты… Ты это правда? – она птичкой вспорхнула мне на грудь. – Ты действительно этого хочешь?
– И даже прямо сейчас.
