— Ты что это, силу вздумал пробовать?
Яйцо молчал.
— Что с тобой? Может, чем недоволен? — продолжал допытываться Чоухань. — Обычно монахи не могут избежать четырех запретов: на вино, женщин, богатство и гнев. Вино ты не пьешь, на женщин не падок, на деньги не жаден, а вот гнев тебе не мешало бы научиться сдерживать.
Яйцо немного успокоился:
— О гневе ты правильно сказал, брат. Но нет у меня больше сил терпеть обиды от лысых ослов!
— Мой отец при жизни всегда говорил, что ты хороший человек. Что у тебя с ними общего? Если тебя обижают, уйди от них. Ведь Цыюню недолго осталось жить, а без него тебя сживут со свету.
Чоухань собрал овощи и ушел, а Яйцо остался сидеть. Он уже отказался от мысли о поджоге храма и окончательно решил отправиться странствовать. Правда, уйти, не простившись с Цыюнем, было неучтиво, а пойти к нему опасно: он, пожалуй, мог и не отпустить.
Когда Яйцо вернулся на кухню, жертвенные бумажные деньги все еще лежали в чашке на шкафу. Он сжег их перед очагом, затем осторожно пробрался в келью Цыюня, забрал свою одежду и одеяло и связал в узел. Дождавшись сумерек, он незаметно выскользнул за ворота храма и быстро зашагал прочь...
Здесь мы оставим на время хэшана Яйцо и продолжим наш рассказ о Цыюне. Когда настало время отходить ко сну, старец заметил отсутствие молодого хэшана и стал расспрашивать о нем других монахов, однако никто из них ничего толком не мог сказать. Утром же обнаружилось, что вещи хэшана исчезли, и Цыюнь напустился на монахов:
— Видно, кто-то из вас повздорил с ним, он обиделся и ушел, даже не простившись со мной!
— Да никто с ним не ссорился, — оправдывались монахи. — Он уже давно собирался странствовать, и только привязанность к Лю Собачонке удерживала его здесь. Вчера он жег жертвенные деньги — значит, собрался уходить.
Старец не поверил и велел искать. Монахи согласились, но далеко не уходили — немного побродили в окрестностях храма и вернулись.
— И следов не видать. Наверное, далеко ушел...
После утренней трапезы Цыюнь снова послал монахов на поиски, сам тоже взял бамбуковую палку и отправился в деревню. Возвращаясь назад, он увидел, что его монахи сидят на берегу реки и от нечего делать бросают в воду обломки черепицы.
Цыюнь вскипел:
— Я, старик, бегаю, ищу, а вы тут забавляетесь!
Видя, что их поймали с поличным, монахи смутились. Лишь один осмелился возразить:
— Что зря искать. Он вас любит и далеко не уйдет. Вот увидите — дня через два-три сам заявится.
— Верно, верно! — поддержали его остальные. — Куда ему деваться? Он монах с самого рождения, родных у него нет... К тому же — кто знает, куда ему вздумалось направиться! Или, может, вы, наставник, знаете? Тогда скажите нам, мы ему письмо напишем, попросим вернуться...
Монахи говорили наперебой, не давая Цыюню даже рта открыть. Задыхаясь от гнева, старец заперся в своей келье. После этого он уже не осмеливался посылать монахов на поиски и теперь сам каждый день бродил по окрестностям, расспрашивая всех встречных о беглеце. И всякий раз, когда он возвращался ни с чем, монахи у него за спиной корчили рожи, и старцу приходилось делать вид, будто он ничего не замечает.
Прошло больше месяца. Цыюнь несколько раз гадал о судьбе пропавшего, но гадание ничего не дало. Ему вспомнилось первое гадание, когда выпала пятнадцатая бирка. С тех пор минуло именно пятнадцать лет. Может, такое совпадение не случайно? Ведь сказано же было дальше, что в храме он найдет лишь временный приют! Оставалось только вздыхать и ждать...
А теперь снова вернемся к хэшану Яйцо. Покинув храм, он решил прежде всего поглядеть на знаменитые горы и разыскать необыкновенных людей, которые смогли бы раскрыть перед ним тайны даосской магии.
Собирая в пути подаяние, он добрался до храма на горе Сяншань, где поклонился истинному телу Вечного Будды[5]. Оттуда направился в Хэнчжоу полюбоваться священной южной горой Хэншань. Так он посетил семьдесят две знаменитые горы, десять пещер и гротов, пятнадцать скал, побывал на двадцати пяти горных реках. Высится на пути красивая гора — любуется горой, протекает река — любуется рекой, встретится буддийский или даосский монах — следует за ним до тех пор, пока не убедится, что больше учиться у него нечему.
Однажды он с несколькими попутчиками-монахами проходил у подножья горы Заоблачных снов, что в Мяньяне. Место пустынное, кругом громоздятся горы, признаков человеческого жилья нет и в помине. Остановиться было негде, пришлось идти дальше. Как вдруг неизвестно откуда пополз густой белый туман и опустился на дорогу. Один из монахов, шедший сзади, замахал руками:
— Скорее назад! Иначе заблудимся!
— Что это за место? — спросил у него Яйцо.
— Где-то здесь находится пещера Белых облаков, в которой обитает дух Белой обезьяны, — на ходу отвечал монах. — В пещере хранится Небесная книга о тайнах волшебства, а чтобы люди не могли проникнуть в пещеру и похитить ее, дух распускает этот туман. И только в полдень пятого числа пятого месяца, когда дух обезьяны улетает на небеса, туман рассеивается. Когда же он возвращается, туман расползается вновь. Говорят, в пещере есть белая яшмовая курильница — как только обезьяна возвращается, из нее начинает струиться дымок. Недавно один даос хотел проникнуть в пещеру, но добрался до узкого каменного мостика и испугался... Давайте лучше поскорее уйдем отсюда! Не то сами заблудимся, и тогда нам конец! Туман тут ядовитый, от него либо сразу помрешь, либо долго потом болеть будешь!
«Вот она, истинная магия, вот что мне нужно! — с восторгом подумал Яйцо. — И кому, как не мне, суждено познать эти тайны?!»
Через несколько дней он покинул своих спутников и по старой дороге направился к пещере Белых облаков. Выбрав место у кромки тумана, он соорудил из сосновых ветвей шалаш и поселился в нем, дожидаясь наступления праздника начала лета, когда можно будет проникнуть в пещеру. Днем он бродил по окрестностям, собирая подаяние, а по ночам отдыхал в шалаше.
Поистине:
Если желаете знать, как хэшан Яйцо осуществил свой замысел похищения Небесной книги, прочтите следующую главу.
Глава девятая
