мысленном экране пламя было ярко-зеленым, постепенно в зеленом замелькало что-то серебристое. Серебристый цвет принадлежал не автобусу. Это был фюзеляж. Часть большого четырехмоторного самолета, который разбился в дальнем конце летного поля Ла-Гуардиа, поблизости от небольшого залива, и сгорел там в болоте.
И все-таки, даже когда жадность, буйство и яркость пламени выдавили из Кэссиди беззвучный стон, он велел себе отбросить прошлое, отделаться от него, поспешить и убраться от него подальше, думать о Южной Африке.
И снова стал думать о Дорис и о себе в Южной Африке. Теперь можно думать и о том, что там есть автобусы. Со временем он получит хорошее место водителя автобуса. Но постой, не спеши, поспокойней, потише, просто представь на секунду, что в Южной Африке есть аэродромы, авиакомпании...
Конечно.
Он медленно сжал кулак и очень медленно, как при замедленной съемке, ударил им по ладони.
Конечно. Конечно. Это возможно, конечно, возможно.
Кэссиди отвернулся от иллюминатора, глаза его были закрыты. Он видел большой самолет в небе над Южной Африкой. Видел пассажиров самолета, подтянутую, аккуратную стюардессу, которая говорила с британским акцентом. Разумеется, все говорили с британским акцентом, все были очень любезными, у всех было прекрасное качество — умение заниматься своими делами. В любом случае, они наверняка заняты собственными делами настолько, чтобы не задавать слишком много вопросов. И если все пойдет как надо, если то тут, то там хоть чуть-чуть повезет, пилотом большого самолета окажется Кэссиди.
Это должен быть Кэссиди. Это будет Кэссиди. Капитан за штурвалом, ответственный человек. Капитан Джей Кэссиди. Волосы аккуратно подстрижены, он выбрит и вымыт, руки пахнут мылом, на ногтях ни единого пятнышка. Большой самолет приземлится, раздастся густой, солидный, чудесный звук больших резиновых шасси, твердо катящих по полю. Самолет прибудет вовремя, пассажиры сойдут вниз по трапу, пока капитан Джей Кэссиди докладывает о полете.
А потом, идя к зданию аэровокзала, он увидит Дорис. Она махнет ему рукой. Все будет становиться прекраснее с каждым сделанным навстречу ей шагом. В тот вечер они поужинают вдвоем. Это будет совершенно особый ужин в честь первой годовщины его службы в южноафриканской авиакомпании.
Они усядутся в лучшем ресторане Кейптауна, официант передаст им меню. Он откроет меню на перечне вин. Потом взглянет на Дорис и спросит, не выпьет ли она коктейль. Она улыбнется и скажет, что не возражала бы против сухого шерри. Он закажет официанту два сухих шерри. Дорис признается, как ей приятно в его компании, он действительно очень славный. Они будут сидеть там за столиком, и обед будет просто прекрасный. Он закажет омара. Разгрызая клешни, небрежно поинтересуется, не хочет ли Дорис к омару немножко белого вина, она скажет, что не особенно, а вот позже, после кофе, неплохо было бы выпить чуть-чуть муската.
Конечно. Вот так все и будет. Вот так она будет пить, когда они будут вместе в Южной Африке. Время от времени сухой шерри. Небольшой бокал муската. И он тоже. Не будет необходимости в другой выпивке. Жизнь в Южной Африке будет полна тихой радости, мирных удовольствий, и это очень важно, потому что он будет все время с Дорис, будет жить вместе с Дорис, все пойдет хорошо и блестяще. Все будет правильно.
Конечно. А потом он взглянул на дверь каюты. И сразу улыбнулся, потому что услышал приближающиеся по коридору шаги. Шаги были женские, он стоял и слушал у двери, готовясь обнять Дорис в тот самый миг, когда она войдет в каюту.
Дверь открылась. Кэссиди шагнул вперед, отступил назад и окаменел. Он смотрел в лицо Милдред.
Глава 11
Он сказал себе: это не Милдред. Это не может быть Милдред. Пятился по каюте, пока не наткнулся спиной на толстый металлический обод иллюминатора, видя, как Милдред медленно закрывает за собой дверь, подбоченивается, положив руки на округлые полные бедра, туго обтянутые юбкой, опирается на одну ногу и нахально легонько покачивается, оглядывая его с ног до головы.
Потрясающий момент длился долго. Он старался оправиться от удара и страха. Моргнул несколько раз, открыл и закрыл рот, потом просто стоял, глядя на Милдред.
Она осмотрела каюту корабля. На стене болталась маленькая моряцкая безделушка, медный якорь, она подошла, несколько раз подтолкнула его и спокойно спросила:
— Ну и куда ты собрался?
Милдред стояла спиной к Кэссиди, и он видел тускло поблескивающие угольно-черные волосы, рассыпанные по плечам.
— Отплываю на корабле.
Она повернулась к нему лицом. Вздохнула так глубоко, что огромная грудь поднялась, чуть не выскочила из блузки.
— Ты так думаешь?
— Знаю.
— Ошибаешься, — возразила Милдред. — Это не так. Совсем не так.
— Что не так? — вспыхнул он.
— Не так легко.
Тут она оглянулась на аккуратно застеленную покрывалом двуспальную койку. Дотянулась, похлопала, как бы проверяя упругость матраса.
— Откуда ты узнала, что я здесь? — спросил Кэссиди.
Она продолжала исследовать матрас:
— От Шили.
Он шагнул к ней:
— Врешь. Ты следила за мной.
— Ты так думаешь? — Она удобно уселась на койке, откинулась назад, опираясь на локти. — Ну и думай.
Кэссиди хотел пройтись взад-вперед, но каюта была слишком маленькой. Он вслух спросил самого себя:
— Где же Шили?
Милдред вытащила из кармана блузки пачку сигарет и, закуривая, сообщила:
— Твой друг Шили в “Заведении Ланди”.
— Что он там делает?
— Что и всегда. Пьет.
Кэссиди подскочил к ней, схватил за плечо:
— Я говорю, что ты врешь. — Пальцы сжались покрепче. — Ты скажешь мне правду...
С полной смертельной угрозы улыбкой она предупредила:
— Пусти руку, или я ткну тебе в глаз сигаретой.
Он отпустил ее. Отошел подальше, глядя, с каким удовольствием она продолжает курить. На тумбочке у койки стояла массивная стеклянная пепельница. Милдред протянула руку, взяла ее и поставила рядом с собой на постель:
— Докурю, и пойдем.
— Что?
— Я сказала, пойдем.
Он презрительно усмехнулся:
— Куда?
— Увидишь.
Он рассмеялся:
— Мне нечего видеть. И так знаю.
