закон перехода количества в качество.
- Джейк… Что ты хочешь сказать?!
- Да ничего нового, – Гурьев развернулся к Рэйчел. – Ничего нового, и батюшка, судя по задумчивому выражению его лица, не так уж и далёк от того, чтобы со мной согласиться. Мы сами плодим чертей, Рэйчел. Мы сами во всём виноваты. Эти твари – наши преступления, наша ложь, наши лжесвидетельства, наши убийства. Для Бога, всеблагого и личностного, пасущего нас и любящего вопреки и несмотря, в этой модели места, конечно же, нет. Зато есть место тому, что я видел. И не только ему одному. Просто количество стало качеством. Есть же, в конце концов, хищники-людоеды. Вот и это… Такое же.
- Не мясом же они питаются, Яков Кириллович, – с сомнением проговорил Осоргин. – Душами разве? Господи, спаси и помилуй…
- Ну, видите, – Гурьев наклонил голову к левому плечу. – Вывод сам собою напрашивается. Во всяком случае, гипотеза непротиворечива. По-моему.
- Здорово же я, наверное, нагрешила, Джейк, – как обычно, Рэйчел нашла очередной повод для шутки. – Представляю, какой аппетит у нашего гостя проснулся!
- А вот тут ты ошибаешься, Рэйчел. Думаю, всё с точностью до наоборот.
- То есть?!
- Это к знаменитому вопросу о воздаянии, отче. Почему злодею хорошо, а праведнику плохо? Потому, что праведник гораздо вкуснее злодея, да и злодея слопаешь – в чём или в ком сидеть тогда, кого за ниточки дёргать? Подумайте хорошенько, друзья мои. Если не выходить за рамки представлений о разрушительных последствиях нарушений законов… Тех самых, божеских? Там, где у нормального человека – совесть, у злодея – чёрт. Понимаете, о чём я? Замещение с вытеснением. Выел дырку – и влез. За что зацепился? А за что и всякая прочая зараза цепляется. И не надо никаких вельзевулов-люциферов. Лишнее это.
- Эка у вас всё гладко выходит, Яков Кириллович. Что же, по-вашему, всякое злодейство – болезнь?
- Несомненно, – подал голос священник. – Истинно так, Вадим Викентьевич. Болезнь, повреждение духовное. Разве что без Бога, действительно, неуютно в вашем мире, Яков Кириллович.
- Ну, я-то, можно сказать, неплохо себя чувствую, – Гурьев покачал носком ботинка. – Вполне ничего себе, поскольку готов к Его отсутствию. А вам, отче, и всем прочим верующим – да, и в самом деле, похоже, страшновато. Но не забыл я про овраги, не думайте. Как всё это на само деле работает – пока что не имею ни малейшего представления. Ясно, что есть какие-то практики-методики, отголоски которых и до непосвящённых доходят: все эти черные свечи, дохлые крысы, пентаграммы с заклинаниями…
- Значит, всё-таки колдовство? – Осоргин посмотрел на священника.
- Ну, может, и так. Только это уже совсем не так страшно. Правда, масштаб и размах нашего противника я себе пока плохо представляю. А если честно, то и вовсе никак. Кто? Зачем? С какой целью?
- Пообедать! – рявкнул кавторанг, грохнув кулаком по столу так, что Рэйчел подпрыгнула на подушках. – М-м-м-м-м… Простите, сударыня… Виноват. Не сдержался.
- Может, и пообедать, – спокойно кивнул Гурьев. – а заодно и поужинать. В общем – брюхо набить. Но – мелковато как-то для духовных сущностей. Думаю, их интерес – если у них может вообще быть совместный интерес – такое пиршество организовать, чтобы роду людскому небо с овчинку показалось.
- А что, – Осоргин схватил себя за подбородок. – К тому идёт. Прямо как по нотам разыгрывается!
- А почему же у… них, не к ночи помянуты будут, не обнаружиться совместному интересу, Яков Кириллович?
- Для воплощения совместного интереса нужно некое подобие общества, отче, – задумчиво проговорил Гурьев. – Хотя бы иерархия, это – как минимум.
- Вот вам и Денница со своим воинством, – вздохнул священник. – Что – скажете, нет?
- Не верю я в общество волков, отче, – Гурьев громко щёлкнул в воздухе пальцами. – В стаю – да. В львиный прайд. Это – возможно. Хищники – эгоисты. Никакого общества, никакого соподчинения, никакого сотрудничества. Стая. Только стая, отче. Думаю, это самое большее, на что они способны.
– Не ты ли сам говорил, что люди – хищники?! – удивилась Рэйчел.
– От хищников до людей – долгий путь. И вряд ли он был прямым. И обошлось ли тут без постороннего вмешательства – я не знаю. В самом деле не знаю.
- Джейк. Он… разговаривал с тобой. Речь – это разум.
- Верно, – Гурьев с улыбкой посмотрел на Рэйчел. – Верно замечено. Только речь – это ещё не разум. И это ничего не меняет в принципе. Скорее, всего, именно так это и выглядит – большие и маленькие стаи, одинокие сильные хищники. А разум… Ну и что – разум? Даже если это и так. Добавим игру амбиций, приправим соусом временных компромиссов – нам же ещё и легче.
- Вы это всё за три дня… продумали?
- Дурное дело – нехитрое, батюшка, – ослепительно улыбнулся Гурьев. – Так что, принимаете сию гипотезу как руководство к действию?
- Господь не мог допустить такого, Яков Кириллович, – Осоргин перекрестился. – Господи Иисусе, Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй мя… Не мог. Не мог, понимаете?!
- А он и не допускал, – пожал плечами Гурьев. – Он установил законы, а выполнять их или нет, оставил на наше усмотрение. И вовсе не обещал, что нарушение законов останется без последствий. Это всё – аномалия, Вадим Викентьевич. Следствие нарушений фундаментальных принципов бытия. И ответственны за него мы. Только мы с вами. Я ещё буду, конечно же, размышлять над этим. Но не очень много, потому что мне не интересно, сколько чертей помещается на острие иглы. Да и вообще, критерий проверки гипотезы – практика, и ничего больше. Нарушение законов чревато – вот и всё. Никаких чудес не требуется.
- Так не в этом ли – величайшее чудо из чудес, Яков Кириллович?
- Оставьте его, отче, – засмеялась Рэйчел. – Несомненно, тот, кто сумеет убедить Джейка в существовании Высшего промысла, да ещё и направленного к нашему благу, попадёт немедленно в рай – и ещё при жизни. Не знаю, как вы, батюшка, а я не спешу – у меня есть ещё дела на земле.
- Несомненно одно, – в тон ей отозвался священник, – с каждой минутой крепнет моя уверенность в том, что ты выкарабкаешься, дитя моё, и произойдёт это куда быстрее, чем кому-то хочется.
- Возможно, вы оба правы, – покладисто кивнул Гурьев, – но я никакого высшего, да ещё и благого, а уж тем более – по отношению к нам всем, – промысла в случившемся не наблюдаю. Возможно, повторяю, вы правы и я действительно излишне сконцентрировался на тактике, причём… Но давайте же всё-таки каждый из нас будет делать то, что получается у него лучше всего: я буду правильно и даже безболезненно – по мере необходимости – выпускать души из тел, а уж вы, отче, позаботьтесь о том, чтобы они попадали, куда им положено.
- И сколько душ вы собираетесь, как вы говорите, выпустить, чтобы добиться того, к чему стремитесь? – в голосе священника звучал не гнев, а жалость.
- Сколько надобно, батюшка, столько и выпустим, – угрюмо заявил Осоргин.
- А подумали ли вы, что будет с вашими собственными душами и где окажутся они после всего этого? – повернулся к нему отец Даниил.
- Чему быть – того не миновать, – отрезал кавторанг и посмотрел на Гурьева, словно ища у него поддержки своему вердикту.
- Джейк, не найдётся ли у тебя платка? – невинно хлопая ресницами, дурацким ангельским тоном вопросила Рэйчел. И ехидно пояснила: – Как единственная дама в компании бесстрашных и могучих витязей, я брошу его наземь ради прекращения столь восхитительного состязания в остроумии и цинизме, и тебе придётся помочь мне сделать это. А уж от вас, батюшка, – сердито закончила она, – и вовсе не ожидала!
Бедная моя девочка, подумал Гурьев, одни глаза на лице остались. Гнев, как пламя, гудел у него внутри, стремясь вырваться наружу, но он взял себя в руки. Гурьев знал: гнев – оружие, которым стоит пользоваться, лишь остудив его до температуры абсолютного нуля. Любовь, усмехнулся он, любовь. Как
