можно теперь ещё в это не верить?!
- О чём это ты? – Гурьев тоже улыбнулся.
- Я знаю, тебе ни за что нельзя в этом признаваться, Джейк. Но я всё равно догадался. Просто ты ангел, Джейк.
- Тэдди. Прошу тебя. Это чепуха, понимаешь? Я не ангел, ангелов не…
- Тогда ты – бог, – серьёзно проговорил мальчик. – Но ты не волнуйся, я никому не скажу. Даже Рэйчел. Я знаю, что ещё не время. Я подожду. Ты не думай, я не боюсь. С тобой – я ничего не боюсь. Ни чертей, никого… Вообще. Понимаешь?
- Понимаю. Нет ни чертей, ни ангелов, Тэдди. Не существует и богов. Может быть, к сожалению. А то, что мы видели – это просто какая-то эфирная тварь, просто неизвестный науке хищник. Сколько бы их ни было, это всего лишь… звери. Как волки или гиены. И мы научимся с ними справляться. Тэдди?
- Я понял, Джейк. Я… Я всё понял. А… это… Оно… Как ты думаешь? Оно вернётся?
- Это – не вернётся. Но может прийти другое. И мы должны быть готовы. Понимаешь?
- Я буду слушаться тебя, Джейк. Клянусь.
- Хорошо. – Гурьев потрепал мальчика по волосам. – Идём, малыш. Всё будет в порядке. Я обещаю.
Проводив мальчика в его комнату, он, стоя на лестнице, бросил камердинеру:
- Поднимитесь в кабинет к миледи, Джарвис. Мне нужно сказать вам несколько слов.
Гурьев вошёл в её кабинет первым, рассеянно передвинул на столе какие-то бумаги, встал у окна. Что же это такое, подумал он. Я же не смогу уехать. Я же не смогу их оставить. Это же невозможно. Особенно теперь. Я должен. Я не могу. У меня же нет никого, кроме этих двоих. Никого совсем. Ещё ведь не поздно остановиться. Просто взять и забыть обо всём. Нет ничего, – только Рэйчел. А я не могу… Что же мне делать?!
- Входите, Джарвис, – он обернулся на стук. – Проходите и садитесь.
- Благодарю вас, сэр.
- Вы меня боитесь, Джарвис? Только честно. Обещаю вам быть откровенным в ответ.
- Да, сэр.
- Можете объяснить, почему?
- Да, сэр. Вы разбойник, сэр. Я вижу, что вы – необычайно благородный разбойник. Может быть, самый благородный из всех, какого только можно вообразить себе, но… Но вы всё же разбойник. Это ужасно, сэр.
- Почему, Джарвис?
- Потому что миледи полюбила вас всем сердцем, сэр.
- Вот как, – Гурьев улыбнулся улыбкой врача-психиатра. – А разве это впервые?
- Да, сэр. Несчастье такого размера, как вы, постигло семью её милости впервые. А теперь…
Гурьев как будто не услышал этого 'теперь':
- Вы хорошо знаете миледи, Джарвис.
- Миледи выросла на моих глазах, сэр. Я служу этой семье сорок один год, сэр. И…
- Перестаньте обзывать меня сэром, Джарвис. Просто Джейк. Почему вы решили, что я разбойник?
- Потому что… Я не знаю, сэр. Простите… Джейк.
- Послушайте меня хорошенько, Джарвис. Вы решили, что я разбойник, потому, что я ни на кого не похож. Вы, вероятно, никогда не видели настоящих разбойников, поэтому отнесли меня к их числу. Что скажете?
- Возможно, сэр… Джейк. А вы – видели?
- Сколько угодно, – усмехнулся Гурьев. – Я не разбойник, Джарвис. Во всяком случае, совершенно не в том значении, которое вы вкладываете в это понятие.
- Позвольте спросить вас, Джейк.
- Конечно.
- Каковы ваши намерения в отношении милорда Роуэрика, сэр?
Гурьев, вскинув от неожиданности брови, посмотрел на камердинера и расхохотался в голос. Джарвис выдержал паузу с поистине олимпийским спокойствием, лишь слегка поджав губы. Отсмеявшись, Гурьев помотал головой:
- По-моему, вы просто испорченный старик, Джарвис.
- Я многое видел за свою жизнь, Джейк. Испорчен не я, а свет, сэр. Похоже, вам это тоже хорошо известно.
- Да, – улыбка на лице Гурьева изменилась. – Миледи именно поэтому не очень-то в большом восторге от колледжей?
- Вероятнее всего, да, сэр… Джейк.
- Ну, как же мне осточертела эта британская привычка всё на свете осторожно предполагать, даже то, что на самом деле прекрасно известно, – Гурьев щёлкнул в воздухе пальцами. – Я, как вы могли убедиться, Джарвис, провожу с мальчиком довольно много времени, и не замечал за ним никаких… гм… девиаций.
- О, сэр… Джейк. Разумеется, ничего подобного.
- Вы знаете какие-нибудь семейные тайны, Джарвис? Тайны, о которых меня следовало бы поставить в известность?
- Нет… Джейк. Вы имеете ввиду альковные тайны? – в голосе камердинера прозвучало неподдельное удивление.
- Альковные тайны меня не интересуют, – Гурьев чуть пошевелился в кресле. – Я говорю о тайнах, Джарвис. О тайнах, а не о сплетнях.
- Родимое пятно, сэр, – тихо проговорил Джарвис, опуская голову. – Его… никто не должен видеть.
- Вот как, – собственный голос Гурьеву страшно не понравился. – Что-нибудь ещё вы знаете?
- Я не имею привычки любопытствовать без нужды, сэр.
Гурьев уже мысленно махнул рукой на попытку отучить камердинера 'сэркать'. Сейчас было совсем не до этого. А до чего?!
- Это очень хорошо, Джарвис, – проникновенно проговорил Гурьев, подаваясь в сторону собеседника. – Это прекрасно. Это именно то, что нужно. Не беспокойтесь, Джарвис. Милорд Роуэрик очень славный мальчуган, и я позабочусь о том, чтобы ему ничего не угрожало. Как и его сестре. Так что вы уж, будьте добры, не обращайте внимания на некоторые мои мелкие чудачества. Хорошо?
- Простите, сэр. Я не совсем понимаю…
- Я остаюсь, Джарвис. Миледи поправится, и мы все вместе подумаем, что делать дальше. Договорились?
- Поправится? – дворецкий судорожно дёрнул кадыком. – Я… Я не понимаю, сэр… Ведь… Миледи привезли сюда, чтобы…
- Вам знакомо такое понятие – 'маскировка', Джарвис?
- Да, сэр. Разумеется, знакомо, сэр.
- Миледи угрожает опасность. Я, к сожалению, плохо информирован о её размерах и мощи. Поэтому миледи будет умирать для всех, кроме очень узкого круга посвящённых. Умирать медленно и очень, очень мучительно. А мы будем скакать вокруг с похоронными физиономиями и в отчаянии заламывать руки, стеная и плача. Справитесь с таким лицедейством, Джарвис?
- Да, сэр, – с достоинством кивнул камердинер и вдруг совершенно по-стариковски вздохнул. – Вы не только разбойник – вы ещё и актёр, сэр?
- Актёр? Нет, нет, Джарвис. Я режиссёр, – мягко поправил дворецкого Гурьев. – И, по совместительству, директор труппы. А вы все – именно актёры и статисты. К сожалению, из моего театра можно уволиться или выйти на пенсию только в гробу, Джарвис. Я достаточно ясно излагаю?
- Да, сэр. Более чем ясно. Я вас не боюсь, потому что я прожил долгую и честную жизнь. Но миледи…
- На миледи и молодого графа законы моего театра не распространяются. Они, если хотите, – те,
