Она быстро, но не поспешно, и это Гурьев тоже зафиксировал, захватила пальцами полотенце, прикрываясь. Он шевельнул кадыком, отвёл взгляд и, взяв девушку за руку, осмотрелся в поисках её одежды и даже, возможно, обуви, что было бы весьма кстати. И, увидев, что от них осталось, воздел очи горе.
О-о, взмолился про себя Гурьев. Это же просто плохо написано. Просто притянуто за уши и вбито коленом. Кто, кто сочиняет эти дурацкие сцены, – можно, я ему в рожу харкну?!
Однако тот, кто эту сцену написал, уже написал её, и переписывать в угоду утончённым литературным пристрастиям Гурьева вовсе не собирался. У него возникло подозрение, что даже смачный плевок мало что мог бы изменить в образовавшемся раскладе. Ну, решать что-то надо, вздохнул Гурьев. Значит, будем решать.
– Вы ведь его не убили? – тихо проговорила девушка.
Гурьев вздохнул и, наклонив набок голову, посмотрел на девушку. Он, в общем, относился к человеческим слабостям снисходительно. Ему, как никому другому, было отлично известно, какие процессы начинаются в организмах некоторых особей с первичными мужскими половыми признаками при появлении в поле их зрения таких вот девушек – с коэффициентом фертильности сто процентов с большим- пребольшим плюсом. Химия. Но считал, что навыки торможения следует культивировать – а если у кого-то не получается, то включать их принудительно. А если у кого-то не получается включить, даже принудительно, – то таких особей нужно выключить. Профилактически. А то – кто знает, где, когда и как навыки торможения опять не сработают?
– Нет, – резко ответил Гурьев. А если да, подумал он, то что – будем вызвать милицию, составлять протокол и садиться в ДОПР? – Оклемается к вечеру. Живёшь далеко?
– Не очень. На Морской, – после паузы произнесла она, снова посмотрев Гурьеву в глаза.
Гурьев представил себе карту и загрустил. Топать до гостиницы в одних брюках ему страсть как не хотелось. А с этой… ундиной что делать прикажете?!
– Ясно, – он легко и пугающе плавно двинулся, словно потёк, увлекая девушку за собой, – подальше от места, где небольшая кучка тряпья не торопилась подавать признаков жизни. Девушка вздрогнула, оглянулась – но подчинилась. Уже что-то, подумал Гурьев. Оттянув своё нечаянное приобретение метров на двадцать от места происшествия, Гурьев остановился, развернул девушку спиной туда и лицом к себе. – План следующий. Моя одежда – метров двести восточнее по этому бережку. Наденешь мою рубашку, она сойдет за экстравагантный халат, и подождёшь меня у спасателей. А я схожу за таксомотором и отвезу тебя домой. Переоденешься дома и вернёшь мне моё имущество. На всё про всё времени час, не больше, у меня дела. Как тебя зовут?
– Даша. Даша Чердынцева. А Вы кто?
Это очень хорошо, Даша, подумал он совершенно спокойно. Это замечательно. И то, что ты Даша. И то, что Чердынцева. Не Мария не Иванова и не кто-нибудь ещё. Это очень хорошо. Очень. Замечательно. Чудно. Прелестно. Восхитительно. Интересно, я что-нибудь – когда-нибудь – пойму?!
Гурьев назвался, стараясь смотреть куда-нибудь поверх девушки. Лихорадочно пытаясь понять, на кого она так удивительно, невероятно похожа. Похожа до такой степени, что Гурьев готов был поклясться – эти глаза, эту мимику, моторику – он уже где-то видел. Где? Когда? И не мог никак вспомнить, – он, с его феноменальной от рождения, а потом развитой годами специальных упражнений зрительной памятью. Он даже испытал нечто, отдалённо напоминающее раздражение. Просто смешно даже, подумал он. Обхохочешься.
– Давай-ка я на царапину взгляну, – Гурьев присел и быстро, профессионально пробежался пальцами по следу от ножа. На самом деле царапина, с облегчением понял он, даже шрамика не останется. А почему я думаю об этом?! Он выпрямился: – Ерунда. До свадьбы заживёт. Не били тебя?
– Нет…
– Чудесно.
– Вы быстрый, – с уважением, даже с восторгом проговорила девушка. – Невозможно ничего увидеть даже. С ума сойти.
– Не стоит.
– И Вы… – продолжила Даша, снова серьёзно посмотрев на Гурьева. – Вы не флотский. И загар у вас другой. Не такой. Военный? Осназ*
Надо же, какая наблюдательная, подумал он. Слова какие знает. Чудо, настоящее чудо. Ну-ну. Наступит, интересно, когда-нибудь время, когда девушкам в России не нужно будет ни знать таких слов, ни даже представлять себе, что такие слова вообще существуют? И думать о военных тайнах?! Нет, решил он. Я не доживу.
– Я учитель, – Гурьев вздохнул. – Литературы.
– Не рассказывайте, раз нельзя, – невзирая на полотенце, Даша исхитрилась пожать плечами. – Вам же нельзя. Я понимаю.
И опять посмотрела, – нет, вовсе не на хронометр и не на браслет. На два – Даша не знала, как правильно они называются, – предмета, висевших у Гурьева на шее на длинных цепочках. Один – из металла, похоже, серебряный, и ещё один, поменьше – из неизвестного Даше светлого камня. Гурьев отрефлексировал её взгляд:
– Ну да, ну да, – подтвердил он, придавая голосу необходимые беспечные модуляции. – Нельзя, нельзя. Я только что приехал. Сегодня. Замечательный у вас город. Зелёный, солнечный, тихий – просто прелесть. А осназ – это что такое?
– Я совсем дурочкой Вам кажусь, да? Думаете, если я – голубоглазая блондинка, так со мной можно, как с куклой?
Вот оно, решил Гурьев, вот оно. Как же, как же это?! Не может быть. Не бывает. Не бывает, не может. Не может.
– Извини, пожалуйста, – он вздохнул. – Конечно, я знаю, что такое осназ. И ещё много чего знаю. И я не стану с тобой, как с куклой. Никогда. Обещаю. Честное наставническое. Простишь?
– Прощу, – кивнула Даша. – Только если на самом деле не будете.
– Не буду. Но я действительно работаю в школе. А самбо – это хобби.
– Это не самбо, – спокойно ответила девушка. – Такого самбо не существует. Вы обещали.
– Сдаюсь, – Гурьев покаянно опустил плечи, став на десять сантиметров ниже. – Прости меня. Я ужасно тупой. А в вашем городе все девушки такие?
– Нет. Не все. Я – такая.
О, подумал Гурьев. О. Ты – да, такая. Сейчас я вспомню, как нужно разговаривать с такими девушками. Ещё немного – и вспомню. Совсем чуть-чуть.
– Извини. На самом деле – извини.
– Ладно, – девушка кивнула, оставаясь серьёзной. И всё ещё, в общем, напуганной, хотя и старалась не подавать виду. – А где Вы работать будете?
– В Первой школе.
– А я там учусь, – вдруг улыбнулась Даша. Улыбка была такая, что Гурьева едва не опрокинуло – мгновенная, неожиданная и разящая, как ночной выстрел в лицо. – Десятый «Б». Правда? У нас в школе?
Продолжающаяся «амнезия» злила Гурьева. Совпадение времени и места – вообще приводило в бешенство. А тут ещё – такая улыбка.
– Правда. А кто у тебя флотский? Отец?
– Да. Капитан-лейтенант Чердынцев, эскадренный миноносец «Неистовый», – она так гордо это сказала, и так вскинула подбородок, что Гурьева проняло до самой печёнки. – Типа «Дерзкий». Который после «Новика» строили, того, балтийского, знаете?
– Знаю, – Гурьев сдержанно кивнул. Да это же просто чудо настоящее, подумал он. – Отец дома сейчас?
– Нет. Он… на работе. Мы с ним вдвоём, моя мама умерла, когда я родилась. Ну, просто, чтобы вы не боялись спрашивать. Я её даже не помню.
– Ясно. Что это за публика такая была?
– Я их так, в лицо видела, некоторых. И… этого тоже. Только я с такими не вожусь.
