– Ты почему не женат? – продолжая улыбаться, быстро спросил Гурьев.
Шульгин помялся немного и вздохнул. И махнул рукой:
– А! Сначала было не до того. А потом стало не до этого.
– Ясно, – кивнул Гурьев и, улыбнувшись совсем уже безгранично, хлопнул Шульгина по плечу.
– Дорогая вещь, – опять покосился на коньяк Шульгин. – Ну, поехали.
Они чокнулись и выпили.
– Я не стеснён в средствах, не волнуйся, – Гурьев отправил в рот «гвардейский пыж» – два ломтика сыра, а между ними – кружок лимона без шкурки, и Шульгин, крякнув, ловко собезьянничал.
– А где машинка? – завертел головой Шульгин. – Ну, которая деньги печатает, – И, видя, что Гурьев не собирается отвечать, сменил тему: – А что это за закуска такая хитрая?
– Имени покойного императора Николая Второго, Денис.
– Ага, – немного удивился Шульгин. – Ну, между первой и второй… За что пьём?
– Со свиданьицем, – Гурьев тихонько звякнул своей рюмкой о рюмку Шульгина и медленно выпил.
Денис, напротив, залпом опрокинул в себя напиток и полез пальцами за очередным «пыжом»:
– А ничего, крепкий! Посуда уж вот только мелковата.
– Тепло? – поинтересовался Гурьев.
– После пятой поглядим, – уклонился от прямого ответа Шульгин, набивая рот закуской. – Ты надолго к нам?
– Увидим, – Гурьев быстро изготовил новую порцию закуски и отправил это себе в рот. – Полагаю, да.
– Это хорошо.
– Чему ты так рад, боцман? Думаешь, тебе со мной легко будет?
– А я и не хочу, чтобы легко. Я хочу, чтоб весело было. А с тобой, Кириллыч, видно: уж чего-чего, а вот соскучиться – ну, никак не получится.
– Наблюдательный, – Гурьев облокотился на стол. – Стихами разговариваешь. Но уж очень быстрый ты, Денис. Это мне не подходит.
– Есть самый малый вперёд, – наклонил голову Шульгин. – А чего ждём?
– Мы не ждём, Денис. Мы работаем и готовимся.
– Не понял.
– Это потому, что торопишься. Ты не торопись. Ты наблюдай и думай.
– А Маслаков?
Ага, мы вернулись к нашим баранам, подумал Гурьев. Он снова налил коньяк Денису и себе:
– Маслаков, Маслаков. Что это ты так на него бросаешься?
– Да уж больно здоровый он гад, Кириллыч. И скользкий, не ухватишь!
– Денис.
– Что – «Денис»!? Тебе… Знаешь, что он тут вытворяет? Врагов народа разоблачает! Без роздыху… Су… Бл… Твою… Ну, в общем, – Шульгин яростно почесался. – Я бы эту падлу своими руками, – он поднёс ладони к лицу и посмотрел на них со злостью. – Только коротки у меня руки-то. Я понимаю, что ты от мамкиной титьки сам давно оторвался, просто предупреждаю. На всякий случай.
– Чувствуется, серьёзно он тебя допёк.
– Да всех он загребал, всех!
– Ясно, ясно, – Гурьев усмехнулся. – Ты писать умеешь?
– Чего?!
– Грамоту знаешь, спрашиваю?!
– Ну?!
– Ну и написал бы, куда следует. Клин клином, как говорится.
Рука Шульгина замерла на полдороги к рюмке. Он уставился на Гурьева:
– Ты чё, Кириллыч? Грёбнулся, что ли? Ты за кого меня держишь-то?
– Ты волну не поднимай, боцман, ты лучше пей.
– Не-е-ет, ты погоди, погоди!
– Да нечего мне годить, Денис, – желваки прыгнули у Гурьева на щеках. – Как хныкать, так вы тут как тут, пожалуйста. А как сделать что-нибудь, так в кусты? Потому всякие подонки уселись вам на шею и ножки свесили.
Шульгин крякнул и опустил голову. Гурьев молчал, наблюдая. Наконец Денис поднял лицо и хмуро посмотрел ему в глаза:
– Нехорошо говоришь, Кириллыч. Неправильно. Доброе дело надо чистыми руками делать!
– А если чистыми не получается?
– Вешайся, – убеждённо сказал Шульгин, схватил рюмку в кулак и одним махом влил в себя её содержимое. Громко поставив рюмку на стол, снова глянул на Гурьева: – А проверять меня вот так не надо, Кириллыч. Я те не мальчонка с грязным пузом. Проверяльщик ещё туда же… сопляк! Извини, конечно.
– Крут ты, Денис Андреич, – Гурьев усмехнулся и поднял свою рюмку, – но я не в обиде. Давай ещё разок вздрогнем. За добрые дела чистыми руками.
– Годится, – оттаивая, буркнул Шульгин.
Они выпили. Гурьев почувствовал, что Шульгин не опьянел, а как-то отмяк чуть-чуть. Гурьев знал об этом чувстве – когда мир вдруг кажется добрее, вовсе не будучи таковым, умел его видеть, хотя сам не испытывал: на него спиртное не действовало вообще никак – в принципе. Мог пить его, как воду, и, по необходимости, изображать – натурально, как всё изображал, бутафоря – любую степень опьянения. Он разлил по рюмкам остатки коньяка:
– Давай, боцман, кое-что проясним. Во-первых, ты меня по всем статьям устраиваешь, кроме одной: терпения у тебя – ни на грош, поэтому не обессудь – буду тебя воспитывать. Во-вторых, мне не до Маслакова. Пока.
– Он и твой теперь, не думай.
– Пускай, – легко согласился Гурьев. – Но это совершенно не значит, что я буду с ним воевать. Я хочу, чтобы вы с ним сами воевали. А моё дело – оперативное и стратегическое прикрытие. И я очень хочу, чтобы ты одну важную вещь себе уяснил, Денис: я могу справиться с Маслаковым. Но я не буду этого делать. Это должны будете сделать вы. Сами. Ну, а если он мне начнёт мешать работать – разберёмся, боцман, не дрейфь.
– Что значит – «тебе мешать», «разберёмся»? Как это, интересно, ты собираешься с ним… разобраться? Он же член бюро горкома! А нам как прикажешь с ним воевать?!
– Жил такой еврейский царь очень давно, Соломон, может, слышал? Так он говорил, что неприятности надо переживать по мере их поступления. Чем мы и станем заниматься. Не возражаешь?
– Ну, добре, – Шульгин потряс головой. – Я, конечно, разгрызу со временем твои загадки, Кириллыч…
– Не сомневаюсь, – усмехнулся Гурьев. – А пока ты не приступил к этому захватывающему дух процессу, расскажи мне оперативную обстановочку, как ты её себе представляешь.
– Так ты лучше спрашивай, Кириллыч.
– Да? Хорошо. Давай тогда с Дарьи начнём.
– Всё ж таки… Ох, Кириллыч!
– Допёк ты меня своими инсинуациями, Денис, – нахмурился Гурьев.
– Чем?!
– Ничем. Любовь у меня с другой, а спать я стану с третьей, пятой и десятой. И с двадцатой. Так, что у тебя в глазах полное северное сияние наступит. Понял?
– Ну.
– А Дарья – алмаз, какой тут у вас непонятным совершенно мне образом произрос, и заниматься я с ней стану очень по-настоящему. Пока бриллиант не получится. А там будет видно, как прорежется, так прорежется. Уж всякой шпане и соплякам она точно не достанется, это я тебе обещаю.
– Это она и без тебя сможет, – пренебрежительно махнул рукой Шульгин. – Я хоть и
